Борис Рощин - Открытая дверь

— Соседушка, голубушка, — Петр перешел на сюсюкающий тон покупательницы, — люди — и те не всегда парами живут, а это животное существо. Подыщите ей кобелька, пускай попроще, зато покрепче, повиднее. Вон у вас-то в машине экая фигура сидит. Шаляпин!

Светлана Клавдиевна игриво погрозила Петру пальчиком, гоготнула польщенно, набавила:

— Семьдесят пять.

— Светлана Клавдиевна, я не узнаю вас! — с неподдельным изумлением воскликнул Петр. — И это вы, которая никогда не мелочится?! Да разве о собаке речь идет? Что собака — тьфу собака! Смотреть не на что, урод! Зато, дорогая Светлана Клавдиевна, — Петр перешел на доверительно-страстный шепот, — такой собаки ни у кого в нашем городе нет. И в районе нет. Это же голубых кровей собака, чистейшей, можно сказать, пробы. Она свою породу от римских императорских дворов ведет. Да о вас с ней любители в Ленинграде моментом узнают, вас во все собачьи каталоги занесут.

— Ну ладно, ладно… Сладились. Пускай сто.

— Светлана Клавдиевна, а как насчет пары баночек растворимого кофе? — спросил Петр и кивнул на меня: — Вот он, скромняга, без кофе растворимого волком воет, а спросить стесняется.

— Это пустяки. Сделаем, — небрежно произнесла Светлана Клавдиевна и, достав из сумочки деньги, стала неторопливо и основательно пересчитывать их.

— А балычка холодного копчения, Светлана Клавдиевна? — не унимался Петр. — К праздничку?

— С балыком труднее, но можно…

— А икорки?

— Только черная.

— Зачем нам икра?! — не вытерпела Мария Филимоновна. — Ты чего дуришь, Петька?

— Как же так, — Петр сделал удивленные глаза, — чистопородных собак держите, а к черной икре не приучены?

Я вдруг заметил, как голубенькие глазки на бело-сдобном лице Светланы Клавдиевны умно-понимающе блеснули.

«Видать, не дура баба, — подумал я. — Зря Петр перед ней комедию ломает. Еще неизвестно, кто над кем смеется».

Светлана Клавдиевна так и не выпустила из своих объятий Матильду. Когда она уносила ее из квартиры, собачонка ничем не выражала своего желания остаться. Равнодушно крутила по сторонам ушастой головкой и, казалось, хотела только одного: чтобы весь этот шум и движение вокруг нее поскорее закончились и можно было прилечь на коврик где-нибудь в уголке.

Мы наблюдали с балкона, как внизу во дворе возле «Жигулей» бежевого цвета метался «Шаляпин», помогая Светлане Клавдиевне с собачкой протиснуться в машину.

Наконец все уселись, захлопнулись дверцы, мотор заурчал. Сдобно-белое лицо в дымчатом парике выглянуло в боковое окно машины, и пухлая ручка Светланы Клавдиевны сделала нам прощальный привет. На мгновение показалась и мордочка Матильды с большими, навыкате глазами. Она дрыгнула тельцем, устраиваясь на коленях своей новой хозяйки поудобнее, и затихла.

Больше мы Матильду не видели никогда.

Наш подъезд в доме самый тихий, спокойный. Бывает, перекинутся хозяйки словечком-другим бранным, не без этого, но чтобы до драки дело доходило, до милиции, как в соседнем подъезде, — никогда. Вот почему весь наш подъезд, а мы с Марией Филимоновной в особенности, с нетерпением ждали: кого поселят в квартиру умерших стариков. Квартира их пустовала уже три месяца. Несколько раз ребятишки срывали с ручки ее двери печать-пломбу, и председатель домового комитета Валентин Сергеевич с представителем домоуправления, ругаясь, вновь и вновь опечатывали ее.

— Валентин Сергеевич, не слыхал часом, кого к нам сюда подселить намечают? — спрашивал я председателя домового комитета.

— Кого надо, того и подселят, вас не спросят, — недружелюбно отвечал Валентин Сергеевич, всем своим видом давая понять, что подобные вопросы просто так вот, на ходу, не задаются.

Однажды по глазам Валентина Сергеевича я определил, что он кое-что знает о будущих наших соседях и не прочь поделиться новостью со мной, если попросить его соответствующим образом.

— Валентин Сергеевич, заходи, — пригласил я председателя домового комитета, — у нас с Марией Филимоновной юбилей свадьбы. Посиди за компанию.

За столом Валентин Сергеевич огорошил нас новостью:

— Все, кончилась ваша спокойная жизнь. Веселого мужика вам в соседи поселяем. Степку Африкантова, на «Литейщике» заливщиком работает.

— Пьет?

— Нет, выливает! — гоготнул Валентин Сергеевич.