Николай Романов - После отбоя

— Ну как вояж в министерство?

— По телефону не расскажешь, надо встретиться.

— Не могу, Андрей Ефимович, столько работы, столько работы…

— Ну вечерком, в «Енисее», — подсказал Магидов.

— В «Енисее»? — переспросил спецкор и замолчал, очевидно, эта перспектива устраивала его. Потом, словно чего-то испугавшись, заговорил торопливо: — Не получится. Завтра две колонки сдаю в номер. А с меня сейчас требуют сурово. — Опять пауза, опять скороговорка: — О себе-то могу сказать и по телефону: намылили мне холку за Алюминстрой на бюро горкома… Вот принесли уже гранки, до свидания, Андрей Ефимович.

«Так, и этот предал, — заключил Магидов. — И я хорош, нашел, в ком искать опору».

Андрей Ефимович все-таки заехал в «Енисей»: и есть хотелось — дома никто не накормит, и хоть немножко отвлечься от горьких раздумий. К нему быстро подошла знакомая официантка, спросила:

— Как всегда?..

Сегодня и рыбное ассорти, и цыпленок табака, и «Старка» показались невкусными, и оркестр нес какую-то дребедень, и компания за соседним столиком слишком шумливая. Он уже собирался расплатиться, когда к нему бесцеремонно подсел подвыпивший парень, лицо которого показалось Магидову знакомым.

— А я увидел, что скучаешь, Андрей Ефимович, вот и решил потешить. Моя фамилия Прыщов, бетонщик из бригады Колотова. Да ты должен помнить: как-то на совещании прорабатывал за выпивку на работе. — И неведомо чему рассмеялся: — Выгнали меня. Идиоты! Думали, что я пропаду, а я на третий же день устроился на строительство другого завода. И оклад на десятку больше, вот я и решил эту десятку оставить в ресторане, а вообще-то я автопоилки уважаю.

В другой раз Магидов пугнул бы от стола этого навязчивого субъекта, но за день так устал от одиночества, что решил терпеть пьяную болтовню Прыщова, даже сам вызвал на разговор:

— Колотова тоже убрали?

— Ха! Колотов кобенился, когда был его дружок Иванчишин, а сейчас выслуживается. Раньше со мной: «Митя… Митя!..» А теперь сам подвел меня под приказ об увольнении.

— Кто же подписал?

— Да ты что, не знаешь разве? Начальник девятою стройуправления Оленин. Тоже шишка на ровном месте, раньше все тихонько, молчком, а сейчас разошелся, что твой Иванчишин. Пусть сам и укладывает бетон. Еще поплачет, еще в ноги поклонится, как тем, что ушли из треста в начале весны.

— А еще какие перемены произошли за эти дни?

— Много. Двенадцатое управление похерили.

— А Носов где?

— Черт его знает! Говорят, главным подручным у Скирдова.

Магидов подозвал официантку. Митя уговаривал:

— Еще по рюмашке, еще по рюмашке, Андрей Ефимович, я заплачу…

Казалось, надо бы радоваться — расчищены прошлогодние завалы, трест вошел наконец в плановый график, вернулись на стройку многие рабочие, уволившиеся в «весеннюю распутицу», как теперь именовали первый квартал текущего года. С уходом на учебу Виноградского меньше дергает главк, более или менее регулярно поступают строительные материалы, хотя до идеала, если таковой вообще бывает, еще далеко. Установилась сносная погода, а Скирдов чувствовал себя скверно, очень скверно и даже не мог понять, чем вызвано, навеяно это почти паническое настроение: ответственностью за прошлое, усталостью или просто тем, что у него стало больше времени на осмысливание прошлого, настоящего и будущего. Думалось почему-то больше о недавнем прошлом, о конфронтации с главком, о волюнтаристских завихрениях Магидова, о катастрофической неподготовленности к зиме, о нелепой гибели каменщика Коли Муромцева, об отказе рабочих девятого строительного управления от премий, о злополучном новогоднем банкете, который Скирдов окрестил про себя пиром во время чумы…

За прошлое Семена Иулиановича не осуждали, если не считать сумбурных стычек с Виноградским, а лишь журили, и то слегка, уважительно. Ну а если говорить начистоту? А если еще и размышлять начистоту?.. Управляющих оценивают не по пятибалльной шкале. Их или награждают, или учат, или снимают, или… или терпят, жалеют. Последнее — самое страшное, во всяком случае, для Скирдова, но именно это-то он и заподозрил и поэтому изводил себя изнурительными раздумьями о мере личной ответственности за положение дел в тресте.

Мог ли он по приезде из-за границы решительно отвергнуть суперпланы Магидова и его сторонников из управления треста, главка? Мог. Почему же не отверг? Выбирал из двух зол меньшее, прикрылся крылатой русской пословицей, но хоть самому себе признайся: это было половинчатое решение. Давили сомнения: долго отсутствовал в тресте, трудновато с ходу ломать уже задействованный так называемый «встречный план», теплилась надежда — авось выдюжим. Уж очень загорелись комсомольцы перспективой внести миллионный куш в копилку государства: может, действительно и корпус сдадим досрочно, и с осенними заделами справимся. Но счетно-вычислительная машина вводными словами, междометиями, русскими пословицами и вообще словарем Даля не пользуется, она предпочитает технические данные, экономические расчеты, возможности исполнителей.