Иосиф Келлер - Суровые дни

Таганцев поцеловал жену и поспешил на кухню. Так Бормотов остался у Таганцевых. Прислуге сказали, что это дальний родственник Ростислава Леонидовича, приехавший погостить, но в дороге заболевший сыпным тифом.

Варвара Лаврентьевна оказалась строгой и неутомимой сиделкой. Неукоснительно выполняя врачебные указания Аси, она не позволяла нарушать установленный режим и особенно придирчиво следила, чтобы больной как можно меньше разговаривал с Ростиславом Леонидовичем. Разговаривали они, однако, много, и эти разговоры превращались в бурные споры, по мнению Варвары Лаврентьевны одинаково вредные для того и другого.

Не боясь показаться смешным и старомодным, Таганцев говорил о своих сомнениях, признавался, что, увлеченный любимой работой, не замечал сложностей и противоречий жизни. Бормотов терпеливо, не обижаясь на резкости и колкости, допускаемые в полемическом задоре темпераментным оппонентом, объяснял события, происходящие в России, попутно затрагивая и философские проблемы, о которых Таганцев, к стыду своему, имел весьма туманные представления.

В хлопотах этих дней Таганцев забыл о нежданном визите господина Ольшванга, забыл его грозный выкрик: «Вы пожалеете!» И даже напечатанная в газете «Освобожденная Россия» грязная статейка с интригующим названием «Тридцать сребреников» оставила его равнодушным, будто она касалась кого-то другого.

Вспомнил об этом Ростислав Леонидович, когда ему неожиданно позвонил по телефону Елистратов и сообщил, что из Екатеринбурга получено распоряжение: ввиду вредного влияния на рабочих инженер Таганцев освобождается от занимаемой должности.

— Побеспокоил так поздно исключительно в интересах вашего здоровья. Завтра можете нежиться в постельке. На завод не ходите. Не пустят!

В бессильной ярости Ростислав Леонидович сжал телефонную трубку. Что можно сделать в ответ на такую подлость? Кричать? Возмущаться? Это только обрадует его врагов. Оставаться спокойным? Да, да. Спокойным.

— Наконец-то я, — сказал он как можно радостней, — перестану лицезреть вашу особу. Это уже преогромное удовольствие! Мерси!

Дали отбой, а Таганцев все еще держал в руке трубку… Освобожден от занимаемой должности… Быстро господин Ольшванг свел с ним счеты. Быстро.

Двадцать пять лет честно и добросовестно трудиться, отдавать работе всего себя целиком, не жалея, и вдруг «решение свыше». Пинком под зад вышвырнуть за ворота! Вот мера благодарности за все, что им сделано! Что ж теперь? Как жить без любимой работы?

Таганцев выпустил трубку, и она повисла, покачиваясь на черном шнуре.

Ночью тихонько, чтобы не разбудить жену, Ростислав Леонидович прокрался к Асиной комнате. В чуть приоткрытую дверь был виден свет. Больной еще не спал. Таганцев вошел и, сев возле Бормотова, рассказал, волнуясь, о случившемся.

— Зря вы расстраиваетесь, — сказал Бормотов, выслушав его. — Увольнение незаконное!

Таганцев удивился:

— Как незаконное? Получена официальная бумага из Екатеринбурга!

Бормотов рассмеялся:

— Бумага все стерпит. У кого вы на службе состоите? У верховного или у этой гниды Елистратова? Нет, не у них. У народа! Вот ваш хозяин. А рабочий народ вас не увольнял и увольнять не собирается. Служите ему, а на всю колчаковскую нечисть плюйте!

Ростислав Леонидович почувствовал: в горле у него запершило, подступили слезы. Стыдясь слабости, Таганцев старательно тер глаза… Но, увидев, что Бормотов улыбается, перестал притворяться.

— Ну что, успокоились?

— Да, да, плачу, как чувствительная гимназистка!

А Бормотов улыбался. Улыбался тому, что у этого человека, который пришел ночью поделиться своим большим горем, такое хорошее, доброе сердце! Когда Таганцев захотел уйти, Бормотов попросил посидеть еще немножко. Дело есть.

— Дело? Ночью? Спать пора! И без того я своей болтовней надоел.

Но Бормотов положил горячую руку на колено Таганцева. Теперь говорил он, а Ростислав Леонидович слушал.

— Товарищи записочку прислали. На завод поступили с фронта орудия для срочного ремонта. Вот ваша помощь и требуется.

— В чем же, собственно говоря? Лишен права появляться на заводе.

— Совет нужен. К примеру, возьмем заводской паровой молот… Говорят, второго такого в России нет?

— Да, он у нас уникальный. Единственный в своем роде.

— А колчаковцы им пользуются на полную силу. Остановится молот — и ремонт орудий застопорится. Но такое сделать надо умеючи, чтоб не подкопались.