Иосиф Келлер - Суровые дни

— Прошу… Уверен — вы оправдаете этот скромный аванс…

Вадим неловко сунул полученные деньги в боковой карман.

— Вы не ошиблись, господин Ольшванг. Я не уроню доброго имени моего отца.

— Маленькая формальность… Садитесь к столу. Вот бумага. Напишите…

Ольшванг за спиной Вадима медленно диктовал, следя, верно ли молодой Соловов записывал каждое его слово:

— Я, Соловов Вадим Романович, получил от господина Ольшванга в счет вознаграждения за служебные услуги сто пятьдесят долларов. 30 декабря 1918 года.

Когда Вадим ушел, Ольшванг вынул записную книжку, нашел в ней фамилию Соловова и аккуратно записал вместо «Роман Захарович» — «Вадим Романович».

Вопреки прогнозам авторитетных штабных специалистов, окружавших Колчака, Третья армия существовала.

Изучив материалы партийно-следственной комиссии, посланной в Вятку, ЦК и Совет Обороны распорядились перебросить в Третью армию подкрепление, зимнее обмундирование и продовольствие. Все это позволило 29-й дивизии, при поддержке на правом фланге соседней 30-й, даже перейти в контрнаступление, сорвав тем самым замысел колчаковских генералов соединиться с интервентами на севере.

Но все же обстановка на Восточном фронте оставалась крайне напряженной. По-прежнему пермские газеты восторженно писали о славных победах Пепеляева. Авторы хвастливых статей описывали, как колчаковцы, двигаясь вперед, уничтожают один красный полк за другим.

Правда, скептики обращали внимание на то, что на последних страницах тех же газет увеличивалось число траурных рамок с именами господ офицеров, «павших смертью храбрых на поле боя». Но такая печальная деталь не омрачала радужного настроения, царившего среди возвратившихся в город финансовых воротил, промышленников, пароходчиков и домовладельцев, восхвалявших на все лады верховного правителя.

В благородном собрании происходил гала-вечер, устроенный женой генерала Пепеляева с благотворительной целью. Два военных оркестра сменяли друг друга. В большом двухсветном зале танцы не прекращались ни на минуту. Часть гостиных заняли под буфеты, в остальных шла азартная карточная игра или находили пристанище влюбленные пары.

Валюженич, в новеньком английском френче с полковничьими погонами, полученными в награду за переданные пушки, потолкавшись между танцующими, зашел в одну из гостиных. Там за буфетной стойкой дежурил Алексей Черноусов, работавший сегодня в благородном собрании. Валюженич, заказав графин водки и холодного заливного поросенка, сел в кресло и стал не спеша пить рюмку за рюмкой.

Черноусов поставил перед Валюженичем потребованный им второй графин и отошел. Валюженич окликнул его:

— Челове-ек!

Черноусов вернулся.

— Чего прикажете?

Валюженич показал на пустой фужер. Черноусов налил в него до краев водки.

— Представь, брат, пейзаж. В штабе за столом сидит красное начальство — бывший ефрейтор! А перед ним, шаркая ножкой, бывший подполковник почтительно говорит: «Чего прикажете?» Кто сей подполковник — лакей или сволочь? А!

Валюженич посмотрел на равнодушное лицо Черноусова, привыкшего слушать пьяные излияния.

— Молчишь! Боишься сказать. Ну и черт с тобой!

Махнув рукой, Валюженич залпом, не закусывая, выпил фужер.

— Подполковник приносил присягу на верность самодержцу всея Руси, — продолжал он так же насмешливо и зло, — а пошел служить «товарищам», пообещав вести себя, как пай-мальчик… Жрал их паек и перебежал к Пепеляеву! Налей!

Черноусов снова наполнил фужер.

Валюженич бросил Чериоусову несколько скомканных ассигнаций.

— Без сдачи! Заработаны честным трудом! — Захохотав, поднял фужер: — За дворянскую честь!

Черноусов вернулся к стойке.

В гостиную вошли Елистратов и Стогов, оживленные и довольные, опутанные ленточками серпантина и с цветными кружочками конфетти в волосах. Стогов заметил Валюженича.

— Полковник! В одиночестве и мрачны? Пуркуа? Дела на фронте великолепные. Здесь — женщины, успех!

— Не приди я на выручку, Орест Филиппович погиб бы! — засмеялся Елистратов, обнимая Стогова. — Экзальтированные дамочки рвали героя на кусочки.

— Да, неудачи прошлого не повторяются. Сейчас не 18-й год, а 19-й. Четырнадцать государств объединились против Советов, — торжественно сказал Стогов. — А что может противопоставить этакой силище нищая совдепия?… Что?!

Губы Валюженича скривило подобие улыбки. Стогов убежденно ответил на вопрос сам: