Лилли Промет - Девушки с неба

Кристина пожала плечами. Ванда нарочно переменила тему? Как глупо все получилось!

— Я ее не знаю.

— Как? Вы ее не видели?

— Видела. Такая, с косами?

— Она самая. Представляете, она не переваривает моего сына! У меня есть причины думать, что она восстанавливает Лиили против Гуннара. А то с чего бы это их отношения так изменились? И мой супруг, Роман Ситска, который так хорошо относится к людям, сказал про эту женщину: «Змея!» Представляете, Роман сказал «змея»!

Огромная луна выкатилась из-за верхушек деревьев, осветила темные тучи и окантовала их своим светом.

— Идете с работы? — Ванда уже жалела, что посвятила этого сверхнаивного ребенка в свои семейные дела. «Еще, пожалуй, расскажет другим, и Гуннар узнает».

— С работы и на работу, — ответила Кристина.

Ванда не поняла.

— Поем, и снова нужно идти в поле.

— Скоро ночь!

— Комсомольские звенья работают и ночью.

— Но ведь вы не комсомолка.

— Я работаю в их звене.

— Это ничего не значит. Вы совершенно не обязаны идти. Как мне жаль современных молодых людей — что хорошего они видят!

— Если не успеем убрать, хлеб сгниет на полях. Вчера выпал снег, и моя мама заплакала.

— Милая деточка, мы-то что можем поделать? Если плакать из-за всех несчастий в мире, можно глаза выплакать.

Но все-таки Кристина должна была идти. Она действительно очень устала, замерзла от медленного хождения с Вандой и мечтала теперь о теплой комнате, горячей пище и чистой постели. Но как ей глядеть завтра в глаза девчонкам? Они были сердечны и добры и старались с ней подружиться. Когда Кристина и Ремсия возили снопы, Ремсия обняла Кристину, покрыла ее теплым платком и спросила:

— А жених у тебя есть?

— Нет.

— Врешь?!

— Честное слово! Ну зачем мне обманывать.

— Ты бик матур [7] Красавица (татарск.) . .

— А у тебя есть? — в свою очередь спросила Кристина.

— Мой парень ушел на фронт, — и она пообещала показать Кристине карточку. — У него волосы рыжие.

Кристине вспомнился Рыжик, их проводник, который шагал рядом с телегой, влюбленно смотрел ей в глаза, называл ее «Тчечек» — красивый цветок, будто забыл все остальные слова. Боже, как давно это было, сто лет назад!

Не только Ремсия, все девушки хорошо относятся к Кристине. Они взяли ее в свою бригаду, приглашают ее на танцы. Разве может не пойти Кристина, когда вся деревня работает, даже дети, даже больные и старики. А как они работают! Молча, отчаянно и самозабвенно!

Ванда Ситска проводила Кристину до самой калитки.

— Благодарю вас от всего сердца. Это был прекрасный вечер, — сказала она и после некоторого раздумья прибавила: — Только прошу вас об одном — пусть этот разговор останется между нами, хорошо?

Кристина кивнула. Об этом Ванда могла бы не говорить!

Дома Популус ставил на сапоги рубчики. Это были уже не сапоги, а одни сплошные рубчики. У Еэвы болел зуб, а Тильде жарила картофельные оладьи.

Оладьи! Немножко жиру, сырой натертый картофель, чуточку муки. От одного запаха кружится голова! А до чего вкусна пшенная каша! Кристина теперь часто удивлялась, что раньше, в мирное время, у них так много денег уходило на еду. Странно, почему они никогда не варили мучную похлебку? Вкусно и дешево!

— Мам, покушать есть что-нибудь? А то я тороплюсь.

— Куда?

— Обратно. Все идут.

Тильде рассердилась. По ее мнению, тяжелый труд был не под силу Кристине. Тильде велела девушке разуться и налила в таз теплой воды.

Популус поднял укоризненный взгляд, и Еэва скорчила кислую мину. Тильде поняла их взгляды совсем по-другому и сказала:

— Я понимаю, что надо идти. Раз надо, пойду сама…

И пошла. От этого Кристине было очень неловко, особенно перед Еэвой и Популусом. Но разве она виновата, что мать пошла?

Тяжелая усталость разлилась по всему телу, и Кристина с отвращением думала о холодной ночи и размокших полях. Она ела с жадностью, заглатывала непрожеванные куски. И где-то в груди стало больно. А Еэва, держась за щеку, с мычанием ковыляла от нар до двери и обратно, закатывала глаза, время от времени выходила во двор, надеясь, что на холоде боль пройдет. Ничего не помогало. Тогда она уткнулась головой в подушку и стала громко плакать. Кристина хотела ее утешить и гладила по спине, но от этого Еэва плакала еще громче, потому что вспомнила своего сына Аади. Такого, каким видела в последний раз на фабричном дворе, худого мальчишку, с нежными, как у девочки, щеками, с ружьем в руках.

Под стеклом лампы трепетало пламя. Популус храпел с тоненьким присвистом. В конце концов заснула и Еэва. Бедняжка! Кристина накрыла ее пальто. Сама она чувствовала странное беспокойство, неясную тягу к чему-то неизвестному. При свете красной, огромной луны ей хотелось бродить в одиночестве до тех пор, пока спокойствие к ней не вернется. Хотелось нежных мелодий, грустных песен, хотелось плакать, хотелось чего-нибудь сладкого.