Лилли Промет - Девушки с неба

Сцена! Восхитительная, заманчивая мечта Кристины! Но на деле… Двадцать, тридцать, сорок однообразных, одинаковых представлений. И артистические уборные, которые Кристина представляла апартаментами с зеркалами и корзинами цветов, оказались узкими жалкими каморками, в которых пахло клеевой краской, потом, пылью, гримом и париками.

Кристина была глубоко и трагически разочарована. Танцевать она больше не хотела.

— Слава богу, — сказал Юри Лаев. — Из тебя еще выйдет хорошая портниха.

А Тильде рассердилась. Нет! Ее дочь должна стать образованной, тогда ей легче будет жить.

Так и окончила Кристина гимназию, и никаких увлечений у нее не было. Правда, несколько раз пробовала она писать стихи, но оставила и это — искать рифмы так трудно!

Сейчас, стоя на склоне горы, покрытом цветущими ромашками, Кристина думала о том, что все ее прошлые трудности и разочарования не могли сравниться с теперешними. Работа в поле казалась Кристине убийственно тяжелой, а этот далекий тыловой уголок — смертельно скучным.

…Кристина сорвала ромашку. Пусть она предскажет, будет ли Кристина когда-нибудь счастлива.

— Да — нет, да — нет, да.

Кристина взяла новый цветок.

Скоро ли?

И снова — да.

Она бросила общипанную головку цветка и пошла в деревню. Ей хотелось есть. Обычно в это время на каждом очаге уже кипел котел, и женщины сыпали в похлебку красный перец так же щедро, как в Эстонии ячменную муку в простоквашу.

Небо делалось все более и более синим. Это была вечерняя синева, густая и плотная. По большаку, тихо переговариваясь, шли женщины: они несли вечернее молоко на сепаратор. Пахло клевером и ромашками, и серая кошка, погруженная в раздумье, сидела в сумерках на светлой тропинке. Кристина не хотела мешать ей и сошла с тропинки на росистую траву.

Позади послышался шум, она обернулась, быстро едущий тарантас нагнал ее и пронесся мимо. Ехал районный врач Фатыхов.

Уж не случилось ли что-нибудь?

Кристина, по эстонскому обычаю, судорожно зажала большой палец в кулаке и подумала: «Только бы не у наших».

Но в тот же самый вечер все люди по эту сторону речки Шайтанки уже знали, что у эстонки Лиили умер ребенок…

Горячий день склонялся к вечеру. Гусыня вела своих гусят через деревенскую улицу, козы чесали бока о стены домов, а детишки нанизывали ягоды на травинки.

Свет и тень лежали рядом, и Кристина грустно размышляла: в жизни всегда так — свет и тень, и всегда — рядом. Неужели нельзя устроить мир, чтобы не было несчастий? Почему не все люди одинаково счастливы? У одного праздник, у другого траур, один поет песни — другой льет слезы… За плетнем осыпалось нежно-лиловое поле маков, недолгой была его красота. К Кристине неслышно подошла босая, с мокрыми волосами Еэва. Она вернулась с реки.

— Отчего ты плачешь? — спросила Еэва.

Кристина сама не знала. Было ли ей жалко Лиили, самое себя или она вспомнила детство, казавшееся ей теперь таким прекрасным?

Когда Кристина вместе с матерью и Еэвой подошли к дому Ситска, здесь уже собралось много народу. На широких нарах, покрытых персидским ковром, стоял открытый гроб, и у гроба плакала Лиили.

Кристина робко поздоровалась, протиснулась поближе и посмотрела на изнуренное, крошечное тельце в белом платьице, с букетиком синих колокольчиков в руках. Рот девочки остался полуоткрытым, словно она хотела что-то сказать в последний миг.

Когда это было? Да, когда? Шел дождь. Колеса телег увязали в расползшейся жиже, серый дождь бил прямо в лицо. А инженер щелкал языком, и Трина улыбалась. Высунула пальцы из одеяла и спросила: «А где солнце?»

Сейчас Роман Ситска в черном вечернем костюме, в темном галстуке стоял, как столб, посреди избы, склонив голову, и странно морщил лицо. Босые деревенские ребятишки, которым надоело рассматривать маленькую покойницу, с удовольствием следили за этим необыкновенным мужчиной. Кристину стесняло все — низкая комната, ребеночек в кружевах и торжественно-скорбный Ситска в черном.

Похоронная процессия была немноголюдной. Йемель и Популус осторожно несли маленький гробик, за ними Ванда и Роман Ситска вели под руки ослабевшую, бледную Лиили. Она, казалось, не дойдет до кладбища и упадет прямо здесь, на пыльной дороге. Инженер крепко поддерживал невестку под руку, нежно и ободряюще сжимая ее пальцы. Нужно было еще пройти весь Такмак и подняться в гору. Но разве бывают такие дороги, у которых нет конца?

Наверно, все кладбища одинаково скорбны, даже те, где много дорогого мрамора. Кристине вспомнилось кладбище Мыйгу и Юлимисте. Туда ее брала с собой тетка, любившая, как и многие старые люди, бродить среди могил, разглядывать портреты в жестяных рамках, читать имена на крестах и библейские псалмы, выбитые на камне. Маленькая Кристина испытывала ужас, ей казалось, что она сама попала в могилу, — высокие и мрачные старые деревья сплошной крышей закрывали небо.