Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

Когда Кеша прочитал перед ужином объявление о собрании, он даже хмыкнул: чешуя, дескать, против того, что его ждет в Вычедоле. Собрание — не суд, да и парни все свои. А тут вдруг почувствовал себя на суде. Судьи — Максимов, Тур, Савельев, другие офицеры и вся рота.

Минуту никто не берет первого слова. Поймав на себе взгляд ротного, Жидков решает, что о нем могут подумать плохо, если он не выступит первым, и тянет руку. Он — солдат второго года службы. Начинает Жидков едва ли не с международного положения. Наконец переходит к родной своей роте:

— Наша рота всегда была на хорошем счету в батальоне. Даже в гарнизоне. У нас самый большой процент отличников боевой и политической подготовки. Все инспекторские проверки…

— По делу давай!

— Верно! Расхвастался…

— Не перебивать выступающего! — строжится председательствующий. — Продолжайте, Жидков.

— И вот попался один такой, по фамилии Киселев, который зачеркнул все, чего мы достигли до него. — Жидков косится на ротного — ему должно это понравиться. Но ротный даже головы не поднимает, словно происходящее тут нисколько его не интересует. — С первых дней у него пошли наряды вне очереди, губа… то есть, гауптвахта. Два раза там побывал — это же надо! Я скоро своё отслужу, но ни разу там не был. А нарядов сколько нахватал? Мне бы за десять лет столько не иметь.

— Ты ж у нас хороший!

— Да, хороший! А что плохого в том, что я хороший?.. Пошел Киселев в увольнение — подрался. Было у нас когда-нибудь такое? Не было. Радиатор размял Калинкину — скрыл. Как день начинается, так Киселев, Киселев, Киселев. Пуп земли! Носятся с ним, как с писаной торбой, а он…

— Ты говори о том, что случилось!

Это голос Калинкина.

— Не перебивать выступающего!

В висках у Кеши начинают стучать молотки. Он сидит на стуле впереди всех, обособленно, как на скамье подсудимых. Сидит в такой напряженной позе, что кажется, будто тело скособочилось, вот-вот грохнется на пол. Перед ним только председатель собрания и секретарь с бесстрастным лицом. Князь только по голосам угадывает, кто говорит, кто реплики бросает.

Заканчивает свое выступление Жидков, садится.

— А какое твое предложение, Жидков?

— Предложение? — На несколько минут воцаряется тишина. Жидков косится на ротного. Хоть бы глаза поднял, парень тогда бы понял, что хотят сотворить с Князем. — Мое предложение — исключить из комсомола.

Взрыв голосов. И не понять, одобряют предложение или нет. Кеша отчетливо различает только голос Калинкина:

— Вот деляга! Какой он у нас хороший…

— Калинкин, ты все выкрикиваешь, вот и скажи.

— И скажу! — моментально вскакивает Калинкин. — Месяц назад Киселеву присвоили звание отличника боевой и политической подготовки. За что присвоили? Почему Жидков об этом не сказал? А на днях Киселева назначили старшим водителем, присвоили ефрейтора. За что? Тоже промолчал. А я скажу, за что. За то, что Кеша пересилил себя, сделал то, что Жидков ни за что бы не сделал.

— Я на губу не попадал! — напоминает Жидков.

— Верно, не попадал. Ты пришел в армию тихеньким мальчиком, тихо служишь, на гражданке тихонько будешь жить, всех слушаться. Наверно, только помирать будешь буйно.

— При чем тут я?

— А при том, что тебе никогда не понять Киселева, а первым взялся судить. Ты специально мозги нам пудрил, чтобы и тут казаться хорошим!

— Калинкин, прошу, без выражений!

— Ладно, буду без выражений… Ты говорил о драке, хотя прекрасно знаешь, что он не хулиганил, а пацана защищал. Благодаря Кеше пацана забрали от отца-алкаша и поместили в детдом. Да если бы Кеша тогда не подрался с тем алкашом, я бы, может, уважать его перестал!

— Да он же его по дружбе выгораживает! — кричит Жидков. — Не видно, что ли?

— Он верно говорит! — ополчаются на Жидкова.

— Тебя-то самого будет кто по дружбе защищать?

— Не перебивать выступающего! А ты, Калинкин, о Киселеве говори, а не о Жидкове.

— Я и говорю о Киселеве. Вы все знаете, каким он пришел в армию. Изменился с тех пор? Изменился. Кто ему помог измениться? Все мы — и Шевцов, и командование ротой, и комсомольская организация. Я против предложения Жидкова! По-моему, нам сегодня нужно решать такой вопрос: совершил бы Киселев это преступление сейчас? Я его и спрашивать не буду, потому что знаю: не совершил бы. Мое предложение — объявить комсомольцу Киселеву строгий выговор.

— У меня вопрос: а что, сядет он комсомольцем?

Воцаряется тишина. Потом кто-то негромко говорит: