Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Вы из Вычедола призывались, так?

— Оттуда, — отвечает Князь, и в голосе его чувствуются воинственные нотки.

— Север, значит. Тундра, Ледовитый океан.

— До Ледовитого от нас еще тысяча километров.

— Вот как?! — удивляется капитан. — Я думал, ближе.

«Думал, думал… Чего тянуть? Сразу бы о деле начинал».

— Много у вас друзей-приятелей в Вычедоле?

— Много, а что?

— Стручков и Краев — были такие?

— Таких, вроде, не было.

— Странно, что вы забыли об этих выдающихся личностях. Впрочем, приятелями они вам никак не могли быть, обоим под пятьдесят.

Мысль, как вспышка: Миха! Миха и этот… «мелкий», с которыми Кеша воровал цемент. Он не знал их фамилий. И сейчас не уверен, этих ли типов имеет в виду ротный. Но страх, как лед, уже забирается вовнутрь. Перед глазами — красная Михина рожа и его огромный кулак.

— Граждане Стручков М.Н. и Краев К.С., — читает ротный лежащую перед ним бумагу. — Неужели не припоминаете?

— А в чем дело, товарищ капитан? — тихим, чуть дрожащим голосом спрашивает Кеша, и побелевшие губы плохо слушаются. Он спрашивает, хотя и сам может сказать, в чем тут дело.

— Из Вычедольской прокуратуры пришла бумага на имя командира батальона. Здесь вот пишется, что Стручков и Краев задержаны при каком-то крупном грабеже. Привлекаются к уголовной ответственности за это и другие преступления. В одном из этих «других» за несколько дней до призыва в армию участвовали вы. Кража цемента. Было такое? — Не дожидаясь ответа, ротный продолжает: — Это из показаний Стручкова. Цемент был вывезен со стройки на вашей машине и доставлен гражданину… — Максимов ищет глазами нужную строчку, — гражданину Бранцеру. Вспомнили?

Голова у Кеши становится тяжелой, в ушах — монотонный комариный звон. Мысли вязкие, липкие, как свалявшиеся в кармане леденцы. И ни одной целой мысли — все жалкие обрывки. Ясно одно: Миха и «мелкий» попались, клубок начал распутываться, и воровство цемента раскрылось. Миха из тех подонков, которые, если тонут, то тянут за собой всех, кого только можно зацепить. То ли спокойнее им от этого погибать, то ли считают, будто меньше перепадет, если много действующих лиц.

— Мне нужно все знать об этой краже, — говорит Максимов. — Я не думаю, что вы с восторгом смотрите на перспективу сесть на одну скамью с этими… гражданами. Рассказывайте все.

Кража, преступление, показания, прокуратура… Минуту назад эти страшные слова не имели к Кеше ни малейшего отношения. И вдруг они обрушиваются на него, готовы раздавить, как жука. Князь почти физически чувствует непосильную тяжесть этих слов, понимает, как беззащитен, как жалок перед этой бедой. И он еще мог спокойно спать, когда беда ходила вокруг него, словно примеряясь, с какого бока хватить. Он маршировал по плацу, ездил по аэродрому, бренчал на гитаре, веселился в свое удовольствие и ни разу не подумал, что для него уготовлена мина с часовым механизмом. Загреметь за решетку вместе с Михой и этим скользким обрубком по фамилии Краев — об этом ли он мечтал? Главное, сейчас, когда служба пошла более-менее прилично, когда он почувствовал себя человеком…

— Киселев, вы меня слышите? — Максимов с тревогой вглядывается в бледное лицо Кеши.

— Слышу.

Ему кажется, что капитан смотрит на него с отвращением. Знает ли он об их отношениях с Женей? Если знает, то имеет полное право плюнуть ему сейчас в физиономию… Нет не плюнет, он недурно воспитан.

— Что с вами?

«Млею от счастья, — думает Князь. — Неужели не заметно?»

— Ничего, — говорит он вслух. — Сейчас расскажу. Не знаю, с чего начать.

— Нет, Киселев, вам надо успокоиться, — говорит ротный. — Идите и успокойтесь. Я буду здесь.

Кеша выходит из канцелярии и натыкается на Шевцова.

— Ну, что там?

— Послал успокаиваться.

— Да, история…

— Ты знал?

— Ротный в двух словах объяснил. — Шевцов переживает так, словно эта история с цементом произошла здесь, в армии. — Ну, как ты мог на это пойти?

— Как мог? — со злостью переспрашивает Кеша. Ему кажется, что Шевцов переживает только за репутацию взвода, а на Кешу ему наплевать. — Как мог? А ты не знаешь, как это делается? Заставят — как миленький сможешь! Думаешь, ты бы не пошел, если б знал, что тебя, как поросенка, прирежут за первым же углом?

Кеша почти переходит на крик. В нем теперь нет страха, в нем кипит злость. Он не замечает, как вокруг собираются парни, как приоткрывается дверь канцелярии и за ним наблюдает ротный.

— Тебе когда-нибудь нож к горлу приставляли?.. Эти гады шутить не любят, они по два, а то и по три срока тянули, человека на тот свет отправить — легче, чем высморкаться.