Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

Это же экзекуция, а не растирание! Но приходится терпеть, тем более, что самое страшное осталось в этом компоте.

Наконец Кеша вырывается из сержантских лап и поспешно натягивает на себя одежду. Ввалившись в кабину, он включает печку. Зубы прямо лязгают, как у матерого волка.

Через минуту открывается дверца и в кабину летят брюки и сапоги.

— З-зря, — говорит Кеша. — Сержант без штанов — все равно, что полрядового.

Натянув на себя сержантские брюки и сапоги, Кеша трогает с места. Шевцов едет следом. Печка быстро наполняет кабину теплом, минут через десять озноб начинает проходить. А еще через час кончается тайга. В темноте едва различаются взлетные полосы запасного аэродрома. Чуть в сторонке темнеет ряд машин.

Сержант смотрит на часы: точно успели!

Кешин заправщик и тягач Шевцова становятся на левый фланг. К ним тут же подходит лейтенант Савельев.

— Прочистили? — спрашивает он, открыв дверцу сержантской кабины.

— Так точно, товарищ лейтенант!

— А почему вы без брюк, без сапог? Ведьмы раздели?

— Киселеву одолжил, — смеется Шевцов. — Он в эту купель нырял. Представляете, пока я жердину вырубал, он прямо в штанах и сапогах залез в воду и выволок корягу. Я боялся, что его в трубу засосет.

— Занимательная личность — этот рядовой Князь. А я, признаться, считал…

— Все считали, — неопределенно говорит сержант.

Светает. Уже видно, как на пригорке вращается локатор. Но ничто не нарушает спокойствие запасного аэродрома. Самолеты так и не прилетели.

Что могло бы произойти в эту ночь, рядовому Киселеву знать не положено. Доподлинно известно только одно: кому-то не нравятся, что рядовой Князь спокойно спит по ночам.

Ведьмин лог стал для Кеши не то чтобы крещением, но все же событием особой важности. Потом, по прибытии в гарнизон, капитан Максимов выстроил автороту и торжественно объявил ей благодарность. Рота сработала четко. Отличившихся капитан благодарил особо, каждому персонально тряс руку.

Кеша среди этих отличившихся был. Что ни говорите, а чертовски приятно получать благодарности, да еще в таких словах: «За проявленные находчивость и мужество…» Когда ротный говорил лично о Кеше, то Шевцов цвел так, словно эти слова адресовались лично ему.

— Это вторая благодарность, объявленная рядовому Киселеву за отличные действия по сигналу тревоги, — говорил Максимов. — Я понимаю, что на его месте никто бы из вас не сплоховал. Но сделал это именно Киселев, и тут, думаю, нет случайности…

Папа Тур стоял в сторонке, с удовлетворением шептал свое «Ох, дети, дети…» и наблюдал, как Кеша краснеет и хмурится.

После той купели в Ведьмином логу между сержантом и Киселевым протянулась тоненькая, почти невидимая ниточка. Во всяком случае, Князь уже не потешает взвод перепалками с Шевцовым. Конечно, взвод не мог не заметить эту перемену. Одни решили, что Кеша утопил в Ведьмином логу значительную часть своей дури, другие утверждают, что он просто хочет обеспечить себе спокойную службу — без «губы» и «парфюмерного отдела». Утопил Кеша в Ведьмином логу дурь или нет, судить трудно. А вот злость на сержанта точно оставил там. Пропала злость. Уж если начистоту, то не сержант устраивал ему «веселую» жизнь, а наоборот. Кто не знает, что Шевцова склоняли буквально за каждую Кешину проделку.

Первым заметил эту перемену Шевцов. Поначалу он решает, что это временное затишье. Но затишье не кончалось, и сержант, по всем приметам, зауважал Князя. Да и как не уважать, если теперь никто не тычет его носом: твой Князь, твой разгильдяй Киселев… Ниточка хоть и тонкая, но оказалась крепкой. Кеша иной раз отпустит, как это у него водится, шуточку в строю и покосится на Шевцова. А взгляд как бы говорит: ей-ей, товарищ начальник, само вырвалось. А сержант тоже одними глазами: мы с тобой, мол, так не договаривались.

Сейчас у роты забот хоть отбавляй: надвигается инспекторская проверка, то есть солдатский экзамен по всем ратным предметам. Гадали в курилке, какую отметку может заработать взвод Шевцова. Кто-то сказал: не будь, мол, Киселева, обеспечили бы себе пятерку. Кеша в этот момент появился на пороге. Только открыл рот, чтобы воздать должное за такое пренебрежение к своей персоне, а Шевцов его опередил: отвечай, говорит, за себя, а Киселев как-нибудь сам за себя ответит.

Да, ниточка держит.

Зима хоть и пошла на убыль, но еще не обмякла, выдерживает суровый свой характер. По утрам такие лихие морозцы заворачивают, что парни только покрякивают да поглядывают друг другу на носы — не поцеловал ли Дед Мороз. Прозеваешь, любуйся потом перед зеркалом своей картохой. Снег в такие дни не скрипит, а прямо визжит и плачет под калеными на морозе каблуками. А Кеша храбрится: