Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Я же говорил, что напишешь ей, заяц, — ехидно замечает Калинкин. — Все вы такие.

— Да не ей написал, балда! Другой.

— Ничего себе, Дон Жуан! Одну в расход пустил, второй письма шлет, а в поселке школьницу про запас держит. Надо тебя еще раз на собрание выволочь — за сердцеедство.

— Выволакивай, — самодовольно отвечает Князь, заклеивая конверт. Ему не хочется разочаровывать Калинкина, пусть думает, как ему нравится. — Сходим на почту?

— У нас есть куда письма опускать.

— Парни говорят, из нашего ящика стали редко вынимать. У старшины отпросимся и смотаемся. Рядом ведь.

— Ладно, только сам будешь отпрашиваться.

Кеша стучится в двери каптерки.

— Войдите!

Кеша знает, чем пронять папу Тура. Он переступает порог и так звонко щелкает каблуками сапог, что аж пяткам становится больно. Тур до страсти любит этот звук. Лихо взяв под козырек, Кеша отчеканивает:

— Товарищ старшина, разрешите обратиться!

Калинкин, который маячит в дверях каптерки, качает головой: вот это выправка! Откуда что и взялось. Кешина выправка и старшине по душе. Он даже сам невольно становится во фрунт.

— Обращайтесь!

Тут Кеша делает вид, что ему совестно своей просьбы. Он даже косится на дверь — не уйти ли, дескать.

— Ну-ну, в чем дело, Киселев?

— Понимаете, товарищ старшина, письмо матери написал и целую неделю в кармане носил.

— Что, опустить забыли?

Князь делает вид, что ему невозможно хочется провалиться сквозь пол каптерки.

— Нехорошо получается, — корит Тур. — Мать одна, ее нельзя забывать. Она у вас немолодая, наверно?

— Немолодая. Болеет.

— Ну вот! Ох, дети, дети… Так что же от меня нужно?

— Товарищ старшина, чтобы скорее дошло, нужно на почту отнести. Можно, мы с Калинкиным смотаемся?

— А что, Калинкин тоже забыл опустить письмо?

— Да вот, вместе писали и вместе до сих пор носим.

— Еще один примерный сынок! Не стыдно вам обоим?

Калинкину остается только хлопать глазами. Не трепач ли этот Князь? Съездить бы ему по шее, чтоб не клеветал на порядочных людей…

— Ну, что ж с вами делать, — разрешает Тур. — Только чтоб одна нога здесь, другая там, ясно?

— Так точно!

Почта недалеко — от казармы видна. Она возглавляет улицу офицерских домов.

— Когда ты дурака перестанешь валять? — злится Калинкин. — Кто тебя просил за меня врать?

— Ты сам не умеешь, я и решил тебе удружить.

— Спасибо, удружил. Не понимаю, зачем я с тобой все время связываюсь? От тебя, кроме вреда, ничего не бывает.

Во дворе крайнего офицерского дома Кеша замечает девушку, которая развешивает на веревке белье. Не Женя ли это? Сегодня суббота, могла приехать на выходной.

Ослепнуть Князю на оба глаза, если это не она! И фигура ее, и движения, и прическа!

— А правда, Миша, чего ты за мной увязался? — спрашивает вдруг Кеша. — Как хвостик, даже стыдно за тебя.

От такой неслыханной наглости Калинкин замирает на месте.

— Я — за тобой?! Да ты ж сам уговаривал меня!

— Такой ты и есть, — с презрением говорит Кеша. — Помани тебя пальчиком, ты и побежишь куда угодно.

— Да ты… Знаешь, кто ты есть после этого? Тьфу на тебя!

Калинкин круто поворачивается и шагает назад.

— Письмо хоть давай опущу!

— Обойдусь без трепачей!

Нехорошо, конечно, получилось, но что поделаешь, если это действительно княгиня Евгения. Не может же он к ней на пару с Калинкиным… А Калинкин парень отходчивый, он простит.

С замиранием сердца Кеша подходит к штакетнику. Женя не видит его. Покрасневшими от холода руками она развешивает белье. Движения рук совсем взрослые — плавные, изящные. Кеше кажется, что нужно долго тренироваться, чтобы так красиво развешивать белье. И вообще он считает все эти полотенца, наволочки и пододеяльники страшно счастливыми, потому что их развешивает Женя. Князь, возможно, жалеет, что его не прополоскали вместе с этим бельем, не выжали и не развешивают сейчас на веревке.

Под тяжестью белья веревка сильно провисла, и пододеяльник чуть не касается земли.

— Давай веревку натяну, — предлагает Кеша.

— Ой! — оборачивается Женя. — Как ты меня напугал!

— Трусиха потому что, — цветет Кеша. — Привет!

— Здравствуй. Ты зачем сюда пришел?

— На тебя посмотреть? Разве нельзя?

— Смотри, мне-то что.

— А папочка не выскочит, не выпрыгнет?

— Папочка в роте. Знать надо, где начальство находится. — Помолчав, Женя лукаво спрашивает: — А чего это ты боишься его? Снова на губу себе заработал?