Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Залошвили, вы снова свою лезгинку организовали? Неподходящее это место — у тумбочки дневального.

В том, что у старшины испорченное настроение, виноват Князь и только он. У всех на языке старшинская старость. Заочно его, конечно, давно списали в запас и удивляются теперь: чего он тут крутится под ногами? Однажды он случайно услышал, как молодой проверяющий из штаба дивизии спросил кого-то из офицеров: «А Тура вы вроде музейного экспоната держите?» Да и комбат всякие намеки делает, что старость, мол, покой любит. Ладно уж, сделаю вам великое удовольствие…

Да, пора, пора на бессрочный привал.

Письмо — можете себе представить? — от Галки. Кеша ловит себя на мысли, что уже не ждал его, и сейчас даже не может решить, стоит ли оно его искрометного танца.

Князь забивается в угол курилки и нетерпеливо распечатывает конверт. Ему не нравится, что на обратной стороне листка, вырванного из тетради, — зачеркнутые формулы, замалеванные строчки, какие-то каракули. Почему бы ей в таком случае не написать ему на оберточной бумаге с жирными пятнами?

«Здравствуй, Кеша! Извини, что долго не отвечала. Я теперь учусь в институте, и мы всем курсом были на картошке, так что твое шутовское письмо получила только вчера. Даже не знаю, почему решила отвечать…»

— Я вам пишу, чего же боле, — декламирует Калинкин, пытаясь заглянуть в письмо.

— Брысь!

— Князь, давай вслух, чего уж там, — подшучивают парни.

Кеша грозит им кулаком и выходит на крыльцо казармы. Можно подумать, что в руках у него не письмо, а граммофонная пластинка: он читает, а всем слышно.

«…Если когда-нибудь будешь писать девушкам письма, то не ври так безбожно…»

— Подумаешь, — бормочет Князь.

Ему не по душе менторский тон Галки. Сплошное ругательство, а не письмо. Можно подумать, что ей приятно отчитывать всяких непутевых, которые дошли до такого нахальства, что пишут ей шутовские письма.

«…Представляю, с каким самозабвением ты врал! Даже не вспомнил, что мой отец военный, и я представляю себе солдатскую службу. Когда я показала отцу твое сочинение на вольную тему, он чуть со смеху не умер. Думаешь, я не догадываюсь, на каком ты счету у своего начальства? Ну, ладно, я не собираюсь тебя перевоспитывать. Что касается меня, то я живу нормально, чего и тебе желаю. Больше мне не пиши, не теряй времени. Все. Галя».

На пороге появляется Калинкин. Взглянув на злое Кешино лицо, он говорит:

— Князь, неужели полный отлуп?

— Что ты понимаешь в этом деле? — психует Кеша. — И вообще, чего ты ко мне привязался? Ты же клялся, что больше не подойдешь ко мне!

— Ничего, она тебе еще вправит мозги, — посмеивается Калинкин, не обращая внимания на злые Кешины слова.

— Да если хочешь знать, я ей случайно написал, ради хохмы! — кипятится Кеша.

— Заливай! Видели мы таких зайцев.

— Да?! — не на шутку заводится Князь. — А ты это видал?

Он быстро достает из нагрудного кармана Галкину фотографию и рвет ее на клочки.

— Ты что, с ума сошел? — кричит Калинкин. — Вот ненормальный! Хоть бы посмотреть дал.

— На, смотри! — Кеша ловко сует обрывки фотокарточки Калинкину за пазуху и уходит.

— Кеша, я ж не хотел, — оправдывается вдогонку Калинкин.

Он достает из-за пазухи обрывки и разглядывает самый крупный. На нем — глаз, половина носа и край локона. Заинтересовавшись, Калинкин составляет на скамейке клочки.

— Ненормальный, — ворчит он. — Такую красотку в расход пустил…

Кеша не чувствует никакого раскаяния. Зачем ему сержанты в юбках? С него хватит и одного. Другое дело — Женя. У нее папочка тоже военный, но сама она в сержанты не собирается. Уж она не станет строить из себя черт знает что в золоченой рамке.

Кешины мысли полностью переключаются на Женю, а Галка словно бы остается на другом берегу, куда Кеша больше не поплывет. Одна беда: Женя, наверно, и не вспоминает о каком-то там князе Иннокентии. Увидеться бы с ней. Он уже не будет олухом царя небесного, он знает теперь, о чем с ней говорить.

«А если ей написать? — осеняет Кешу. — На школу. Это мысль! Без трепа, конечно, написать, тут же совсем другой случай…»

Кеша идет в Ленинскую комнату, садится за стол и начинает царапать письмо. Но нужные слова никак не хотят выползать из головы. До чего же трудно выкладывать на бумагу то, что гнездится у тебя в душе!.. Начало никак не выходит. Кеша комкает лист за листом и рассовывает их по карманам — боится забыть на потеху ребятам.

Наконец Кеше удается выразить свои чувства более-менее сносно. Поставив точку, он только тут замечает, что в другом углу сидит Калинкин и тоже катает письмо.