Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

— Командиром вашего взвода на курсе молодого бойца будет сержант Шевцов, — продолжает ротный.

При упоминании о сержанте Кеша кривится. Он встречается взглядом с Шевцовым, который стоит рядом с капитаном. Тот, чуть заметно ухмыльнувшись, разводит руками: ничего, мол, не поделаешь, земляк, твоим воспитанием придется заниматься лично мне. Прискорбно, но факт.

— Это дисциплинированный, знающий свое дело младший командир, — нахваливает ротный. — Он многому вас научит.

Кеша понимающе кивает: дескать, этот научит свободу любить, знаем его.

— Ротным командиром у вас буду я.

Ну, это еще куда ни шло.

— А сейчас, товарищи курсанты, вас ждет баня и военное обмундирование. Шевцов, ведите взвод.

— Есть! — Сержант делает шаг вперед. — Нале-во! Слева по одному шагом марш! Строиться у казармы!

— Князь, уловил? — окликает Кешу дневальный. — Баня тебя ждет!

— Не пугайте, Марфутин, — улыбается капитан. — Мы с рядовым князем Киселевым еще послужим верой и правдой.

Ох и баня! Ух и баня! Есть ли на свете что-нибудь лучше бани? Кто скажет, что есть, тот никогда не был в настоящей бане — с парилкой, с березовым веничком! Тот не ощущал на своей коже целебную силу адского жара и не знает, как могут приятно неметь конечности, как тело может ровно ничего не весить. Кажется, оттолкнись ногой от пола, и ты прилипнешь к седому от пара потолку, как воздушный шарик. Невесомость!

Новобранец Калинкин понимает, видать, толк в бане. Шагая рядом с Кешей, он время от времени потирает руки в предвкушении удовольствия.

— Парни, — говорит он, — хотите стихотворение про баню? Сам придумал!

— А ну!

— Разговоры в строю! — строжится сержант.

Кеша косится на Калинкина и тихонько спрашивает:

— Ты медкомиссию проходил?

— Проходил, а что?

— Да так… Думал, графоманов не берут.

— У самого уши прозрачные, — беззлобно отвечает парень.

— Прекратить разговоры!

Ну и слух у этого сержанта! Далеко пойдет с такими локаторами.

В раздевалке стриженые сдирают с себя гражданские одежды, словно соревнуются, у кого больше отлетит пуговиц. А чего жалеть, если сейчас им выдадут настоящее военное обмундирование? С погонами! С ремнями, на которых жарко сияют увесистые медные бляхи! Правда, сержант сказал, что желающие могут отослать одежду домой, но кто ж этим станет заниматься? Чай не бедные!

— Эй, парень, ты что про баню сочинил? Валяй!

— Поэма или роман в стихах?

— А вот слушайте:

— Во дает! Ротным поэтом будет!

— Слушай, ты чего лапшу на уши вешаешь? Откуда в предбаннике телевизор?

— Кончай придираться к парню. Свободный полет мысли!

— Все правильно — поэма о повышении благосостояния народа.

Брызжут в разные стороны пуговицы — белые, черные, желтые, синие. Колышутся и мелькают загорелые ребячьи тела, стриженые головы. Трещат и порхают крыльями презренные гражданские рубахи, куртки, пиджаки, брюки. Все это слетается в огромную кучу под названием «макулатура».

— Э-э! А где ж обмундирование?

— Правда, где? Я голым королем служить не собираюсь.

— Спокойно, старшина сейчас привезет, — поясняет Шевцов. — Марш мыться!

— Парни, куда нас завели? — кричит кто-то, как резаный.

— Как куда? Вроде, в баню.

— Иди глянь — морозильник! Трубы ледяные!

— Шутишь или смеешься?

— Иди, иди, засмеешься!

Бесштанная масса плотно залепляет двери в банное помещение и разочарованно гудит. От бетонного пола веет холодом, как в пасмурное утро после ночного дождя.

— Вот тебе и телевизор…

— Эй, поэт, сочиняй новое стихотворение!

— Без паники! — снова раздается голос, которым бог награждает артистов, большое начальство и некоторых сержантов. — Сейчас включат горячую воду. Заходи! И поживее, через час дивизион придет мыться.

Ничего не поделаешь, приходится соглашаться на роль свежемороженого новобранца. Перешагнув порог, голый мóлодец нервно вздрагивает, покрывается гусиной кожей и шлепает крутить краны.

— Эй, поэт! — кричит Кеша, стуча кулаком по крану. — Сочини к своим стихам музыку, петь охота!

— Пошла-а!

Как музыка, слышатся всплески воды. Музыка тут же тонет в грохоте жестяных шаек. Разыскав где-то в углу свободный тазик. Кеша пробивается к захлебывающемуся от радости крану.

— Девочки, где тут моя первая очередь?

— На губе твоя первая очередь!

— Растворись, грубиян!