Василий Сологуб - Сотвори себя

Степняк, он любил эти бескрайние просторы, где зимой ни единой живой души, только ветры воют, свистят да снег клубится.

Жили Вовченки одни среди степного безлюдья, в Крутояровке было им тесно, тоскливо. А там — приволье, есть где разгуляться, а затянешь песню — катится эхо до самого Черного моря…

— Кирилл, а как же… сынишка-то мой? — склонившись мужу на грудь, пугливо спросила Марьяна.

— Чуток притрешься к свекрови, и заберем, — нежно целовал пылающие уста. — Непременно заберем!

…Вскоре под сердцем у Марьяны встрепенулось дитя. Родилась русоволосая, с синими-синими, как у отца, глазами Лида. А уж потом появился на свет Василек.

Прижитые с Кириллом дети постепенно оттеснили мысли о Володе.

Хоть и думалось о нем, но эти двое были дороже, роднее.

А тут коллективизация черной полосой отчуждения пролегла между отцом и сыном.

— Батя, куда люди, туда и я! — решительно заявил Кирилл.

— Еще неведомо, чем эта заваруха окончится…

— Отец, вы здесь хозяин, но и я не портянка… Вы знаете мой характер: если я сказал, то как завязал! — Кирилл запряг две сытые гнедые лошади, привязал пару волов к возу и поехал обобществлять тягловую силу.

Отец, от злости не помня себя, бросился с вилами на сына. Кирилл увернулся от удара и вырвал из старческих рук, о колено переломал черенок и отшвырнул в сторону.

— Будь же ты проклят! Пусть тебя не минует первая пуля! — На губах отца закипела белая пена.

— Господь с вами! Образумьтесь! Это же ваш единственный сын! — Марьяна подскочила к свекру, вцепилась в него.

— Нету у меня больше сына! — оттолкнул он от себя невестку.

Взлохмаченный, с перекошенным лицом, широко расставив ноги, старик долго стоял посреди двора.

Кирилл вернулся домой лишь под вечер.

— Марьянушка, хочу поделиться с тобой радостью. Понимаешь, нашими волами я сегодня проложил первую коммуновскую борозду. — Взял на руки Лиду и Василька, вышел из хаты в степь. — Марьяночка, поля эти, сколько видит глаз, будут общие. Так Ленин учит…

…Выстрел разорвал тишину. Кирилл вздрогнул, пошатнулся, будто споткнулся о бугорок. Прижимая к груди детей, почувствовал, что задыхается, падает…

— Марьянка…

— Кирилл… Что с тобой?! — ужаснулась, схватила под руки мужа и ощутила, как его сильное тело вянет, никнет, слабеет…

Медленно присел он на землю, чтобы не уронить детей, прислонил к ним прощально голову и еле слышно прошептал:

— Береги детей, Марьяна, — и упал навзничь посреди степи.

— Боже! Боже праведный, отец убил сына! — обезумев, причитала.

В двадцать шесть лет овдовела Марьяна, осталась с двумя детьми. И третий, Володя, в придачу. Хотя, кажется, он навсегда остался в Галайчихиной усадьбе.

На прополке или во время жатвы, когда снопы вязала за косилкой, пламенно цвела на голове Марьяны красная косынка.

Однажды соскучились дети по матери и побежали ее искать в степь. Две белесые головки-одуванчики катились пыльной дорогой, пока не устали. Дети присели под копну сена и уснули, прижавшись друг к другу.

Там их и нашел колхозный объездчик Гергель. Бережно, чтобы не разбудить, перенес в бричку, уложил на старую попону, прикрыл сверху своей фуфайкой, взял коня под уздцы и тихонько повез детей в село, домой.

Миновал дом Марьяны. Знал, она в степи, на полевом стане.

Повез сонных ребят к себе домой. Перенес малюток в хату, уложил на свою единственную кровать. Немного постоял возле них, убедился, крепко ли уснули. Вышел из хаты, осторожно прикрыл за собой дверь, вывел со двора коня, вскочил в бричку и погнал во всю прыть в степь.

Привез насмерть перепуганную Марьяну к себе домой.

— Посмотри, Марьяна, как спят. Я их нашел в степи. Заблудились, уснули…

— Сердечное спасибо тебе, что спас… Но чем я смогу отблагодарить тебя, парень? — она растерянно развела руками.

— Марьяна, я давно тебя люблю. Будь моей женой! Мне большей благодарности и не надо…

— Что ты? Зачем я тебе нужна? Вдова, чужие дети…

— Станешь моей женой, и твои дети станут моими. — Молодой объездчик метнулся в сени, запер дверь на все запоры и вернулся в хату.

— Мы все уже дома. Позднее время. Вот как хочешь, так и понимай. Я тебя никуда не пущу.

Всю ночь молчала Марьяна, думала. Только на рассвете перекрестила детей, затем перекрестила Гергеля, в последнюю очередь перекрестила себя, этим жестом дав ему понять, что она согласна.

Но счастье было коротким, как сон…

Война все смешала, перевернула, отняла.