Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— До чего ж ты, парень, похож на одного моего товарища давних лет! Воевал, понимаешь, у меня в полку комэск Иван Бугров. Славный командир, удалой рубака. Все говорил мне: в России порубим контру — к вам в Германию поскачем. Настоящий был коммунист! Уж не сын ли ты Ивана Бугрова? А?

Острые глаза смотрели на Андрея с полной готовностью признать в нем законного наследника.

— Однофамилец… — смущенно пробормотал Андрей.

Старый рубака опечаленно вздохнул:

— Показалось… Давненько дело-то было. Годы идут, память не та, мать их…

И тут немец завернул такое пятиколенное выражение, какого Бугров давно уж не слыхивал. И чем-то бесконечно родным повеяло от этих грубых солдатских слов — слезы обожгли глаза.

Кригер заметил их, но понял по-своему:

— Видать, погиб отец-то?

— Ага…

— Ну, пухом ему земля… А знаешь, в ГДР еще один буденовец живет. Да! В Плауэне, и тоже орденоносец. Я ему недавно письмо написал: давай, говорю, кореш, связь держать. Мол, ты да я — целое конармейское подразделение. В случае чего, если сунется к нам белая сволочь с Запада, — возьмемся за клинки и…

Старик поднял рассеченный кулак над головой, хакнув, опустил его к бедру — словно саблей рубанул!

Фрида так и не дождалась сына. Около двенадцати ночи она растолкала Вильгельма, но муж беспечно отмахнулся:

— Подумаешь! Задержался на службе, остался ночевать в отеле. Со спаньем там устроиться можно.

— Вилли еще мальчишка! С ним всякое может случиться. Он там совсем один.

— Не один. Управляющий там — приятель Рольфа, твоего племянника. Заступится, ежели что…

В этот момент появилась Линда. Тихо открыла дверь своим ключом — думала, что все спят давно.

— Хороший был праздник? — бодрым голосом спросила Фрида. — Вдоволь повеселились? — Она не хотела втягивать любимую дочь в неприятности. — Ужинать будешь? Пойдем на кухню.

— Нет, мама, ничего не надо. Прекрасный был праздник!

Фрида взглянула на дочь. Такой она ее никогда не видела. Интуиция подсказала, что с Линдой что-то произошло. Может быть, то, на что Фрида давно надеялась?

«Нашелся, видно, кто-то. Только бы не испортила она все своим характером. С мужчинами нельзя быть слишком прямодушной. Дай ей, боже, в меру благоразумия и немножко отваги! А более всего — удачи! Время-то вон какое…»

Вызывать дочь на откровенность Фрида не стала. Если захочет, сама расскажет.

— Что Вилли? — спросила Линда. — Не приходил сегодня?

— Отец говорит: задержался. Остался там ночевать.

— Как же так? — встревожилась Линда. — Нельзя этого допускать! А утром он придет домой?

— Отец говорит, придет, — солгала Фрида, надеясь, впрочем, что Вилли и вправду утром появится. — Ложись-ка спать, гуляка. Завтра рано вставать. Доброй ночи!

— Доброй ночи, мама!

Ночью Фрида слала плохо, но утром встала, как всегда, первой, приготовила завтрак и на стройку успела прийти раньше других — в обязанности помощницы бригадира входила раздача рабочего инвентаря и материала. Удивилась, что кладовщик еще не пришел: на дверях склада висел замок.

Подошли две пожилые женщины, ее давние подружки — бывшие «трюммерфрау», рассказали, что по стройке ходят какие-то люди, предупреждают, чтоб никто не начинал работу без особого распоряжения. Комитет решил бастовать.

— Какой комитет? — спросила Фрида. — Что за особое распоряжение?

Женщины не знали. Кладовщика все не было. Фрида забеспокоилась, пошла искать прораба.

Пробираясь по лесам, она увидела сверху, как Сталиналлее быстро наполняется народом, большей частью рабочими-строителями. Многие еще не заходили к себе на участок: в руках сумки, портфели, свертки с едой.

С противоположной стороны улицы появилась небольшая колонна с транспарантами. Колонна примкнула к стоявшей толпе, но не слилась с нею, а продолжала держаться особняком, привлекая внимание короткими лозунгами, которые слаженно и громко выкрикивали молодые горластые парни. Иногда они скандировали и то, что было написано у них на транспарантах: «Мы выступаем за свои законные права!», «Отменить десятипроцентное увеличение норм!», «Справедливая зарплата за честный труд!», «Бастуем! Все бастуем!»

Толпа на Сталиналлее быстро росла. К плотно сбитой голосистой колонне присоединились сотни строителей. Но из бригады Фриды на улицу не пошла ни одна женщина. Бывшие «трюммерфрау» решили, что бастовать на ударной стройке № 1 не только глупо, но и вредно. Раньше, когда рабочие бастовали, они сознательно наносили удар хозяину — в ответ на его эксплуатацию и притеснения. А теперь кому удар, кому ущерб? Самим себе?