Возможно, мои речи, призывающие ее быть сдержанной и не слишком захваливать меня, произносились мною слишком страстно и вызывали еще большее обожание. Я и сам, сам вдохновлял эту восторженность.
Лесть вычурная и прямолинейная противна нам. И с яростью необыкновенной предается поруганию тем откровеннее, чем ощутимее она изливается не на нас самих.
Обещанная синоптиками сушь не случилась. Обложные дожди сменились частыми грозами и ливнями, которые рушились на землю скоротечно. В последних числах августа начались отъезды. Возможно, внутренний разлад, возникший в бригаде, не сказался бы так скоро (кормоцех подвели под крышу и теперь работали круглосуточно, разбившись на три смены: пятичасовой сон и опять работа), но обстоятельства, собственно, сами обстоятельства мало что изменили, они лишь довершили разрушение.
Ночью меня разбудил Ирчанов. Попросил срочно одеться. Он все торопил меня. Мы почти бегом миновали деревню. Странное мы производили впечатление. Заснувшая деревня, и только лай собак сопровождает нас, откликаясь на гулкие удары наших бегущих сапог. Ирчанов ничего не объяснял, на все мои расспросы показывал рукой в сторону стройки, смахивал с лица капли горячего пота и все время подгонял меня: «Быстрее, быстрее».
До строительной площадки не более километра, но мы торопились и побежали напрямик, через тополиную рощу. Бежали спотыкаясь, даже падали несколько раз, задевая невидимые в темноте переплетения корней. Утренний туман, окутавший стройку, делал свет прожекторов почти невидимым, и потому место стройки мы угадывали на слух, по стуку движка. Все работавшие в эту смену были на месте, увидев нас с Ирчановым, расступились. Поперек одной из стен кормоцеха прошла внушительная трещина, очень похожая на изображение реки, нанесенное на географическую карту. Скорее всего, в этом месте грунт, подмытый долгими дождями, дал осадку. Это было первое, что приходило в голову. И видимо, сейчас, разглядывая эту трещину, каждый стоящий рядом со мной думал не о том, что нам следует предпринять сейчас ли, завтра ли утром, он думал о последствиях этой неожиданной для нас беды, и как ему самому следует поступить, исходя из этих последствий: кого обвинить в случившемся и как охранить свои собственные интересы.
— Плюс вычет за питание, плюс вычет за спецодежду, плюс вычет за жилье. Итого на руки — четыре рубля двенадцать копеек.
— Товарищи строители, стройте надежно, быстро, экономно. Шире внедряйте передовые методы труда, используйте новые строительные материалы.
Я не стал обращать внимание на эти реплики. Они предназначались Ирчанову. От меня ждали других слов.
— Надо проверить состояние фундамента, расчеты, — сказал я. — Нулевой цикл закладывался в прошлом году.
* * *
«Обстоятельства крайне задерживают меня, — писал я в своей телеграмме. — Попробуй перенести регистрацию число на двадцатое, еще лучше — на двадцать пятое».
Я понимал, что крайность обстоятельств придется объяснить подробней, и поэтому вслед за телеграммой, так же спешно, сочинил письмо и отправил его.
Мы — рабы собственного тщеславия. Двадцать шесть шабашников, они разнились по натуре, и мотивы, побуждающие действовать всякого из них, при всей своей схожести достаточно разнились. Им еще предстояло испытание — скрупулезный финансовый отчет в кругу семьи по поводу своего двухмесячного отсутствия. И они заранее страдали, взвинчивались, выискивали причины и оправдания. Мне было жаль их. Скаредность иссушила их души. Все учел, все подсчитал. Сгруппировался, нацелился, уже и катапультировался в сторону достатка. Летел и ждал, когда опустится среди райских кущ. И поди ж ты, промахнулся. То ли координаты спутал, то ли планету подменили — пустыня.
Мне проще, я — свободный человек. Я уезжал не ради денег. Последнюю фразу я повторял неоднократно. Сама фраза была похожа на заклинание, в которое я в конце концов поверил. Ребров, подвернувшийся со своей идеей, не нарушил моих планов, бригада ли, экспедиция, или просто отъезд, похожий на бегство, но я уже решил для себя: ехать надо и ехать незамедлительно. Там, в отдалении, и проще и легче зализывать раны. Там, в отдалении, не надо каждый день объяснять свое состояние, когда даже случайное отступление от привычных встреч замечается и требует пояснений. Там, в отдалении, не надо страдать предчувствием разлада, когда всем своим поведением ты подстраиваешься под событие, которое тебя ждет, а значит, твое поведение утрачивает естественность. И ты уже заранее тяготишься словами, которые будут непременно сказаны. И плохо скрытое раздражение проявится явственнее: «Ты был другим. Куда, куда все подевалось?»
Читать дальше