Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

Трудно сейчас сравнивать. Но в молодости он был самоувереннее, нахальнее, что ли, а теперь вот робел, не мог сам повести разговор. Отвык разговаривать с девушками помимо работы, да и они нынче другие: языкастые, раскованные, независимые.

За всю дорогу Татьяна ему даже не улыбнулась. Она не обращала внимания и на сосновые и березовые леса, бегущие назад, на деревушки, бойко мелькающие пришоссейными избами, ни словом не обмолвилась даже в маленьком городке, когда пошли в столовую пообедать. «Обидел я ее чем-то, отпугнул», — сокрушался Виталий Денисыч, и главный зоотехник, втягивавший ноздрями запах папиросы, начал его раздражать…

В город приехали под вечер, затормозили напротив гостиницы, на оживленном горячем проспекте. Неподалеку, за высокими копьями ограды, клубились деревья, и оттуда доносились отрывистые возгласы духового оркестра. По броне всех быстро прописали, и, едва кивнув через плечо. Татьяна с чемоданчиком в руке, прицокивая каблучками, поднялась на второй этаж. Виталия Денисыча и главного зоотехника поселили на третьем, в двухместном номере с видом на стену соседнего дома.

— Охо-хо-о, — выдохнул главный, бухаясь в низенькое кресло-раковину, — порастрясло. Ты, Виталий Денисыч, на меня не оглядывайся: мотор барахлит. Я в буфете перекушу да и залягу. Вечер свободный, погуляй, город посмотри, у нас он совсем другой, чем ваш областной центр, река огромная, километра в три шириной. Да и Стафееву одну не оставляй. Хоть и разумная девушка, а все же и пообидит кто. Номер у нее двести двадцатый.

— Ладно, — уныло сказал Виталий Денисыч, — попробую. Только скучно ей со мной будет.

— Хороша была Танюша, — продекламировал главный, пропуская сетования Корсакова мимо ушей. — Эх, сбросить бы сейчас четверть века, заботы, болезни!

— Ну и что?

— А то. Не успел я погулять, покрасоваться, помаяться в угаре. Восемнадцати воевать пошел. И убило у меня любовь мою, первую, единственную. Тоже ее Танюшей звали. Санитарка была. Ничего я про свою жену не скажу, в разведку бы с ней… Да все ночами — Танюша… Чем дольше живу, тем дальше назад оглядываюсь. — Он припухшими глазами печально и знающе посмотрел на Корсакова.

— Я тоже. — Виталий Денисыч был удивлен: до сих пор считал главного сонливым тяжкодумом.

— Хм, тоже! — Главный доставал папиросу. — Все ж таки у нас с тобой разница в две пятилетки. Тебе еще и погрешить можно, и покаяться успеешь.

«Да я на что угодно готов, лишь бы Татьяне хорошо было», — чуть не сказал вслух Виталий Денисыч и покосился на свой чемодан, в котором лежал новенький летний костюм, купленный недавно.

— Ступай, ступай. — Главный устало махнул рукою.

— И в самом деле! — воскликнул Виталий Денисыч, будто подхлестнутый этим движением.

Щелкнули замки чемодана — и вот уж на Корсакове нейлоновая слепящей белизны рубашка, вот уже серый костюм, на котором великолепно уцелели стрелочки. Щеткой по ботинкам, расческой по волосам — и в дверь.

Через две ступеньки по лестнице, в длинный коридор, по ворсистой ковровой дорожке к номеру двести двадцать, костяшками пальцев по вишневому лаку филенки. Голос Татьяны:

— Минуточку!

И вот она открывает: прическа высоко взбита, платье безрукавное с открытым воротом, кулончик медовой каплею на тонкой цепочке. Губы чуточку тронуты помадою, и оттого зубы чисто блестят.

— Виталий Денисыч, какой же вы нарядный!

— Куда-то собираетесь? — Ему казалось, это вовсе другая девушка, и сейчас ошибка выяснится.

— Погулять хотела, и поужинать надо.

— Пойдемте вместе, — напористо сказал Виталий Денисыч, и у нее удивленно вскинулась бровь. — В ресторан пойдем, шампиньоны есть будем.

— Дались вам эти шампиньоны, — рассмеялась она и исчезла за дверью и вышла с сумочкой, свисающей на ремне с плеча, хлопнула по ней ладонью; на пальцах мелькнули миндалинки маникюра. — Подруга прислала, ездила в ГДР.

«Прическу навела, маникюр… И когда успела?» — радовался Виталий Денисыч, следуя за Татьяной по коридору.

Он вспомнил, как звал в ресторан Капитолину, когда они бывали в городе. «Там все втридорога. И как можно педагогу пьянствовать в ресторане!» — осаживала она Виталия Денисыча. — «Почему пьянствовать? Посидеть, отдохнуть…»… «У мамы посидим»… Вспомнил, и ничто даже не кольнуло.

— Что-то мы мчимся, как угорелые! — заметила Татьяна.

Их толкали, прижимали к самой кромке асфальта, словно стараясь согнать под машины и троллейбусы, беспрерывно сотрясающие воздух завыванием и гулом, и Виталий Денисыч решился больше не увертываться, подхватил Татьяну под руку — до сердца проникло тепло ее руки — и пошел напрямик, и от них теперь увертывались, впрочем, совершенно того не замечая.