Борис Балтер: Открытие

Я пил газированную воду. А шагах в трех от меня стоял мальчишка и облизывал со всех сторон брикет мороженого. Сплошное легкомыслие! Когда он тратил деньги на мороженое, он не думал, что захочет пить. Теперь он хотел пить и потому смотрел на меня и старательно работал языком.

Я показал ему стакан и кивнул головой. Он не поверил, а может быть, не понял, но на всякий случай положил в рот остаток брикета.

— Хочешь пить? — спросил я.

Он кивнул головой.

— Два стакана выпьешь?

Он снова кивнул.

— А три?

— Что вы, дяденька, куда мне три. Три не выпью. Мне, тётенька, с вишневым, — сказал он, потому что продавщица уже наливала в стакан апельсиновый сироп.

— Выпьешь с апельсиновым. Ничего с тобой не случится, — сказала она.

— Конечно. Выпей с апельсиновым, а закусишь вишневым, — посоветовал я.

Добрый поступок облагораживает человечество: люди вокруг улыбались, и никто не лез без очереди. Мальчишка пил и поверх стакана смотрел на меня. Под мышкой у него были зажаты удочки, а на согнутой руке висел кукан с пегими бычками.

Газированную воду и меня мальчишка не забудет, по себе знаю. Он обязательно вспомнит эти два стакана, когда вернется памятью к своему детству. Все возвращаются. Я не удержался и провел рукой по его голой спине и ощутил ладонью тонкие косточки позвоночника.

Я неторопливо пошел по набережной. Удивительно просто сделать человека счастливым, и всего за восемь копеек. Сделать счастливым меня уже никто не мог ни за какие деньги. Печальная разница между мной и мальчишкой. Открывая эту истину, я успевал смотреть на гавань, тесно заставленную судами, и слушать предвечерний гул набережной.

Я жил в этом большом портовом городе уже неделю. Что я в нем делал? Открывал истины. А привело меня в этот город редакционное задание на тему «Цемент — хлеб строителей» и желание убежать от сочувствия друзей.

Даже в трамвае люди торопятся занять места. А я искал свое место в жизни. Странное занятие для человека, которому давно за сорок. Но что поделаешь, если я одно место уже потерял при историческом переходе от войны к миру. Незадолго до войны меня убедили, что я нужен армии и должен избрать военную профессию пожизненно. Она бы и была пожизненной. Но на войне меня не убили. А после войны офицеров осталось больше, чем нужно было армии в мирное время. Мне предложили выбирать новую пожизненную профессию по моему усмотрению. С точки зрения отдельной личности со мной поступили несправедливо. Но что значит отдельная личность по сравнению с интересами государства? Я написал два рассказа. Моим героям было хорошо: выбитые из седла на крутых поворотах истории, они с моей помощью легко становились на ноги. Мне от этого не было легче. Я вел себя как человек, у которого есть что сказать, но для этого еще не настало время. Так тоже жили. Но жить так я передумал.

В детстве мне пророчили блестящее будущее. Будущее давно стало прошлым, а как это произошло — я не заметил.

Со стороны я до сих пор произвожу впечатление вполне благополучного человека, очень уверенного в себе и спокойного. Таким я видел себя со стороны даже теперь, на набережной. Во всяком случае, на меня не без интереса поглядывали женщины, а у мужчин я вызывал легкое раздражение. По набережной кружили иностранные моряки. Они выделялись в толпе не только формой, но и какой-то обособленностью.

Навстречу мне шли два дружинника. Дружинников было много: они стояли и прогуливались по набережной. Парни как парни. Я видел таких на заводах и на пляже, в городском парке и в ресторанах. Но красные повязки как-то неуловимо их изменили. Сразу было видно: парни несут гражданскую службу при красных повязках.

В свое время я очень любил нагрудные значки. Я носил «ГТО» и «Ворошиловский стрелок», «ГСО» и «МОПР». Чтобы получить каждый из них, приходилось сдавать определенные нормативы. Значки вручали торжественно на вечерах и собраниях. Мне особенно нравился «Ворошиловский стрелок» потому что этот значок был похож на орден. Все мои рубашки были с дырками от значков. Значки подымали меня в собственных глазах. Я и значки — были неотделимы, я сливался с ними.

У парапета, напротив входа в ресторан, стоял матрос-негр. Он был в белом берете с синим помпоном. Когда мимо негра проходили дружинники, он вытягивался, прикладывал к голове руку и хохотал. Как у всех негров, у него были ослепительно белые зубы.