— Это не главное в жизни, но почему не заработать лишнее, если можно? Кто откажется?
«Эх, молодо — зелено», — отразилось в глазах Серафима Гавриловича, но сказал он другое:
— А вот я не за лишнюю копейку спину гнул. Я за порядковое место боролся. Подойду, бывало, к доске показателей и смотрю, на каком агрегате восседаю — на самолете или на паровозе. На черепахе, к счастью, не приходилось.
— Ты же у нас редкий бессребреник. — Поймав себя на том, что улыбается во весь рот, Юрий поспешно убрал улыбку: зачем гневить отца?
Но на лице Серафима Гавриловича появилась хмурость. В похвале Юрия таилось порицание, надо было немедленно поставить его на место.
— А Бориса что, рубль с утра до ночи по заводу гоняет? — рассудительно возразил Серафим Гаврилович. — Все одно оклад — шесть часов работает или двенадцать. А Талке какой резон начальство обгавкивать? У нее тоже не сдельная оплата, гав — гривенник, гав-гав — двугривенный. Казалось бы, чем тише, тем спокойнее. А она во все дыры… Так что подзагнул ты, Юрий. Не я один в семье бессребреник. Да разве только в семье? Присмотрись к другим — увидишь то же самое.
— Не нахожу ничего похвального, если нет вкуса к деньгам. Это скорее ограниченность.
Юрий ожидал, что отец совсем рассвирепеет — не пошли на пользу педагогические изыскания, — но тот, наоборот, помягчел вдруг, потому что ответил примирительно:
— Ничего, настанет время — появится еще один вкус: непреодолимый интерес к работе. Рудаевы иными быть не могут.
То, что отец решил сманеврировать, Юрий приписал присутствию брата. Стоило появиться Борису, как, придирчивый и строгий, отец сразу становился добрее. Но и тогда он держал детей на расстоянии. Так сложилось в их семье, так и оставалось. Вообще человеческие отношения — дело тонкое. И между родными, а особенно между посторонними. Их бывает легче порвать, нежели изменить. Установятся отношения либо настороженные, либо драчливые, либо отчужденные, потом, даже применив усилия, их не перестроишь. Вот хотя бы у него с Жаклиной. Дружны с ребячьих лет, и как он ни старается, иначе, чем друга, Жаклина его не воспринимает. Станет говорить ей теплые, сокровенные слова, а она и ухом не ведет. В лучшем случае отшутится. А когда он, набравшись смелости, поцеловал ее однажды в щеку, она надменно подняла бровь и огорошила: «Что это на тебя такая нежность напала?» Будто только в тот момент он испытывал к ней нежность. Нет, не так у него получается, как думал. В армии, казалось: дорвется до «гражданки» — и будет косить девчат направо и налево, А вот прибился к одной — и ни на какую больше глядеть не хочет, ни о какой другой и подумать всерьез не может.
Его плеча коснулась рука Серафима Гавриловича.
— Скажи, Юрий, я как-то влиял на твой характер?
— На формирование характера, — внесла поправку Наташа.
— Ну да, на формирование.
Юрий фыркнул в кулак. Вопрос вроде бы и нехитрый, а попробуй ответить.
— А как же! Когда я обнаруживал у себя какую-нибудь черту, свойственную тебе, я старался выкорчевать ее в зародыше, — сказал он с беспощадной прямотой.
Губы Серафима Гавриловича исказились в неестественной ухмылке, лицо мгновенно осунулось.
— Спасибо за откровенность…
— Так было до армии, — поправился Юрий, досадуя на себя за бестактность. — Теперь… Во всяком случае, многое из того, что я теперь в тебе вижу, мне нравится.
Юрий не врал, не выдумывал, чтоб смазать елеем нанесенную рану. Сказал вполне искренне. Чем больше он наблюдал за отцом, тем больше проникался уважением к чистоте и возвышенности его помыслов. Ему совершенно чужд обывательский расчет — как бы не отдать больше того, что требуется, как бы не переусердствовать. Даже сейчас, когда он по существу ни за что не отвечает и может вести вольготную жизнь, он по-прежнему обо всех печется, во все вмешивается и не позволяет себе разгрузиться от беспокойств. Он мог бы совсем упростить себе жизнь. Вышел бы в пятьдесят на пенсию, как положено рабочим горячих цехов, и распоряжался бы собой по собственному усмотрению, как многие его одногодки. Так вот — ни в какую. И ему, Юрию, пророчит: «Настанет время…» А что, может, и так. Даже любовь к девушке редко приходит с первого взгляда. Присмотреться надо, узнать получше. А все же нет у него желания уподобляться отцу. Это противоестественно — отказываться от земных радостей. Надо жить больше для себя или, во всяком случае, и для себя.
Тьму разрезал звонкий девичий голос:
Читать дальше