— Абсолютно правильно. Золотые слова! — поддержал Збандута Апресян. — Мне надоело подставлять оба бока. Лупили бы уж по одному. — От волнения у него неожиданно проступил восточный акцент.
— Прямой путь не самый быстрый, — стоял на своем Додока. — За город нужно приниматься сегодня.
Дав собравшимся три дня на подготовку плана мероприятий, он закрыл совещание. Люди поднялись, стали расходиться. И только Збандут продолжал сидеть, потирая рукой грудь, как будто у него заболело сердце.
— Ну и задали задачку… — У губ Збандута появилась жесткая складка. — Ни у меня, ни у моих сотрудников нет опыта прокладки шоссейных дорог. Мы металлурги. Любую из двухсот пятидесяти марок стали можем сделать, но дороги…
Додока улыбнулся, и хотя лицо его от этого приветливее не стало, в нем все же проступило некоторое тепло. Понимающе кивнул.
— Опыт — дело наживное, уважаемый Валентин Саввич. Когда началась война, у наших гражданских заводов тоже не было опыта производить вооружение. Однако научились. Тракторные заводы делали танки, паршивенькие литейки — мины, ремонтные мастерские — автоматы. — Додока замолк, потом добавил обезоруживающе миролюбиво: — По-честному говоря, у меня тоже нет опыта партийной работы. Надеюсь, приобрету. В аппарате как-то все яснее. А здесь… Живое дело. Трудно…
Возвращался Збандут на завод в одной машине с Апресяном.
— Как вам все это нравится? — спросил Апресян, уставившись на соседа огромными тоскливыми глазами.
— Как кость в горле, — отсутствующе откликнулся Збандут. — И так забот невпроворот, а тут еще на́ тебе… Новоиспеченный дорожный строитель…
— Да-а, влипли… — посочувствовал Апресян не столько Збандуту, сколько себе. — Но что поделаешь… Придется…
— Мне не придется.
— Как это?
— Не буду — и все.
— А почему вы об этом не заявили?
— Не хотел возглавлять бунт. Все мы люди взрослые, пусть каждый решает за себя. Что он мне сделает? На хвост соли насыплет?
— Взыскание вынесет.
— Пусть попробует. Этого взыскания никто не утвердит.
— Сколько вам лет, Валентин Саввич? Вынесет за что-нибудь другое.
Збандут зажал в кулак подбородок, вздохнул.
— Мужик в общем он хороший, и намерения у него неплохие, но голову себе сломит.
— Вы за его голову не беспокойтесь, — с угрюмым юмором отозвался Апресян. — Прежде чем свою сломит, наши открутит. Танкист. Прет напролом через бурелом.
Санитарный врач большого промышленного района. Наташа была уверена, что ей повезло, — сразу самостоятельная работа. Но так казалось лишь первые дни, когда она осваивала круг своих обязанностей. А освоила — и оробела. Круг этот был поистине необъятен. В него входило все, что касалось гигиены труда. Все. И дымящие трубы, и пылящие установки, и чрезмерные сквозняки, и недостаточная вентиляция. К тому же бесконечные жалобы от отдельных лиц и от многочисленных организаций. Их приходилось расследовать немедленно, отодвигая запланированные дела. Это выбивало из колеи, вносило в работу сумятицу и неразбериху.
На практике, которую Наташа проходила, учась в институте, ей все представлялось куда более легким и простым. Разумеется, она видела, как достается промсанврачам, как нелегок их труд. День-деньской метались они, точно угорелые, нервничали, ссорились. Но молодости свойственна самоуверенность, и Наташа была убеждена тогда, что все их беды обусловливаются либо недостатком образования, либо неумением правильно распорядиться собой, своим временем.
А вот сейчас она суетится сама, тоже нервничает, тоже ссорится и работает не покладая рук. Ее сослуживцы, младшие по должности, но старше по стажу, уже как следует тронуты цвелью скептицизма — слишком тяжело давались им победы, слишком много поражений всякого рода пришлось им изведать. А у нее еще не растрачены ни силы, ни задор, в перспективе многое видится в розовых красках, и она горит желанием сделать все возможное для оздоровления условий труда.
Чтоб предохранить ее от горьких разочарований в будущем, отвести от ударов, которые по неопытности может получить, если вздумает сокрушать непрошибаемую стену, сослуживцы стали начинять ее житейской мудростью. Рассказывали об отдельных безрезультатных схватках, о судьбе наиболее упорных врачей — их, как правило, игнорировали, а чаще всего увольняли. Чтобы не быть голословными, показывали документы. Вот предписание, сделанное городским санитарным врачом Филоновым. Он категорически требовал, чтобы трубы на аглофабрике были не ниже ста метров, а проектировщики сделали их двадцатиметровыми. Странно? Весьма. А кто за это наказан? Никто. Никто, кроме агломератчиков, то есть тех самых людей, интересы которых отстаивал Филонов. Теперь весь газ, вся копоть, стоит подуть ветру в западном направлении, летит в здание аглофабрики, где своего газа и пыли в избытке.
Читать дальше