Владимир Попов - И это называется будни

И вот настал день, когда она появилась в приемной Гребенщикова.

Ждать ей пришлось довольно долго — Ольга Митрофановна пропускала только сотрудников аппарата заводоуправления.

«Не примет. Сошлется на занятость. Или еще проще — отошлет к кому-либо из второстепенных лиц», — нервничала Наташа, но своего поста упорно не покидала.

Наконец Ольга Митрофановна разрешила ей войти.

Зверя Наташа не увидела. За столом сидел слегка седеющий и лысеющий человек, с лицом решительным, но вовсе не страшным, и не без любопытства приглядывался к ней серо-сизыми глазами.

— Никогда не поверил бы, что столь юное существо держит в страхе и повиновении моих начальников цехов, — с самой располагающей миной сказал Гребенщиков, едва Наташа уселась в кресло перед ним, поставив у ног портфель. — Очевидно, пришел и мой черед трепетать и повиноваться.

Наташа чуть рот не раскрыла от удивления. Этот громовержец, нагоняющий на всех страх, вдруг шутит с ней. А может, просто издевается? Похоже, что нет. В глазах внимание, улыбка любезная. Даже Збандут поначалу разговаривал с ней суше. Не зная, с чего начать, чтобы не попасть впросак, и тоже стараясь расположить к себе Гребенщикова, Наташа решилась на шутку ответить шуткой.

— Если честно признаться, то трепещу я.

— Между прочим, это не заметно, — ободрил ее располагающей интонацией в голосе Гребенщиков — так обычно поступают взрослые, когда к ним обращаются дети. — Но почему трепещете? Расписали черными красками? А вы никому не верьте, даже отцу родному. Собственное впечатление меньше подводит.

Был ли это прямой намек на Серафима Гавриловича или просто подвернулось обычное словосочетание, Наташа не поняла, но на миг усомнилась в правильности и объективности оценок, которые все без исключения давали Гребенщикову.

— Разрешите узнать, какой ветер занес вас сюда? — спросил Гребенщиков с этаким благородным пафосом.

— К сожалению, не ветер, а дым от аглофабрики.

— Вот как? Донимает дым? Ай-я-яй!

У Наташи возникло опасение, что вот так, шуточками, Гребенщиков и отделается от нее. Решила перейти на деловой тон.

— Донимают заявления рабочих. Уже не знаю, что отвечать.

— В этом я вам помогу. Отвечайте, что вопрос реконструкции решается в заводоуправлении, и как только решится окончательно, им станет об этом известно. Удовлетворены?

— Нет. Я хотела бы большей точности.

— Пока нет ясности, не может быть и точности, — резонно ответил Гребенщиков.

— А в чем, собственно, нужна ясность? — осведомилась Наташа, почувствовав, как у нее заколотилось сердце: пришла пора приступить к самому главному.

— Пока… во всем. Во всем, от начала и до конца. Могу перечислить по пунктам.

— Не стоит. Я знаю. Нет средств, нельзя надолго останавливать корпус с шестью лентами, нельзя оставлять домны без агломерата, нельзя использовать большой кран. Все нельзя.

Гребенщиков уважительно наклонил голову.

— Очень хорошо, что вы это понимаете, — скатал он. — Но тогда разрешите узнать: зачем вы пришли? Требовать невозможного? Выполнить формальность? Оштрафовать? Между прочим, один вопрос: вы перестали штрафовать Рудаева или продолжаете?

— Перестала. Собственно, это было один раз.

— Пожалели или разобрались, что не он один виноват?

— Разобралась.

— Правильно. К тому же на штрафах вы далеко не уедете. Так вернемся к моему вопросу: зачем вы пришли?

— У меня конкретное предложение.

Наташа принялась излагать, как, по ее соображениям, можно нарастить трубы на аглофабрике с минимальной затратой средств и времени. Говорила она слишком гладко, пожалуй даже газетно, потому что написанный Володей текст помнила наизусть.

Гребенщиков выслушал ее, не перебивая, никаких эмоций не выказав. Потом снял телефонную трубку, вызвал Золотарева.

Начальник техотдела явился так быстро, словно сидел в приемной, и, остановившись в двух метрах от стола, принял привычную позу по стойке «смирно».

— Вы научно-фантастическую литературу любите? — обратился к нему Гребенщиков.

— Умную — да, — не моргнув глазом, ответил Золотарев, готовый ко всяким фокусам своего патрона.

— Тогда оцените по достоинству фантастический проект нашего юного санитарного врача. — Гребенщиков попросил Наташу повторить все, что говорила ему только что, а сам принялся писать какую-то резолюцию.

Слушая Наташу вполуха, он то и дело кривил губы — уловил, очевидно, в ее изложении одинаковость и последовательность фраз, что выдавало заученность текста.