Геннадий Фиш - В Суоми

— Я сорву залом.

Тот в радостном удивлении смотрит на него и протягивает для пожатия руку.

А Инари, как бы не успев второпях взять протянутую ему руку, схватывает шест и уже ловко пробирается по бревнам.

Десятник, вытирая розовым платком выступивший на лбу пот, шепчет:

— Нет, я не ошибся в этом человеке.

Каллио восторженно следит за каждым движением Инари. Он знает, что самое главное, самое важное — это найти сейчас первое зацепившееся бревно, которое застопорило весь этот поток леса. Он знает, на какое опасное предприятие пошел Инари. Если найти в этой огромной свалке нужное первое бревно, раскачать его, сорвать с места, тогда рухнет разом все это нагромождение и бревна, как спички, разлетятся по сторонам.

Каллио с завистливым восхищением следит за Инари.

Акционер замер. Десятник, Сара и другие сплавщики следят за Инари. А он взбирается по бревнам, которые скользят под его ногами, отплывают и колеблются. Инари осторожно осматривается и всем своим существом — глазами, настороженным ухом, руками, ступнею, шестом — ищет первое остановившееся бревно среди тысяч бревен строевого леса, балансов, пропса, палубника, кокор — одно из нескольких тысяч.

Но вот он взмахнул руками, и шест разрезал воздух.

Неужели поскользнулся?

Нет, он почувствовал, увидел бревно. Вот он словно пляшет по бревнам, и стройная его фигура балансирует, кажется, без всякого напряжения.

Сейчас начнется самое главное и самое опасное. Сейчас, когда он столкнет с места это бревно, когда оно сорвется и пойдет вниз по порогу, бурлящему ослепительной пеной, — весь залом рухнет, загрохочет, и бревна, прыгая по камням, сплошным массивом устремятся вперед, и надо в одну, две, три секунды успеть выскочить, вывернуться, вылететь из этого беспорядочного, грохочущего потока. Одно неточное движение — и…

Каллио закрывает глаза и слышит страшный грохот и стук своего сердца. Потом он сразу широко открывает глаза, смотрит — залом рассыпается.

Одно бревно взлетело высоко в воздух, а другие, толкаясь на пороге, торопятся, становятся торчком и снова падают.

Акционер присел на пень, лезет во внутренний карман пиджака и зачем-то вытаскивает бумажник.

Инари стоит, немного бледный и улыбающийся, на берегу и просит у Сунила трубку.

А Сара шепчет на ухо Каллио:

— Учись, Каллио. Такому человеку можно верить. Я знаю, верить можно только тому, кто хорошо работает.

Каллио утвердительно кивает и чувствует, что у него ноги стали совсем как ватные и пересохло во рту.

Они вдвоем подходят к своему товарищу, смеются, пожимают его шершавую руку и снова смеются: мир прекрасен!

Десятник говорит:

— Идемте, ребята, назад: надо отворять ворота запани и выпускать сплав дальше.

И они идут обратно. Мир чертовски хорош, и Инари — настоящий мужчина. Да, такому можно верить!

Они выпускают из запани лес, и бревна выходят в далекое путешествие.

А вечером снова сплавщики заползают спать в свою собачью конуру, и снова Инари выбирается в лес и долго не возвращается. А Каллио не спит. Он думает, куда запропастился Инари, приподымается, ударяется головой о потолок, ворчит: «Сатана-пергела!» — и выползает на воздух.

Ночь прозрачна, и, таинственные белой ночью, высятся береговые сосны и лепятся по обрывам; шумит внизу быстрая река, и очень близко поет птица, — кажется, пеночка.

Каллио вытаскивает кисет и набивает новую трубку, а птица поет. Он прячет кисет и вспоминает, что его сшила Эльвира, и думает: как только кончится сплав, он пойдет и поможет ей два-три дня по хозяйству на полевых работах.

Ночь совсем прозрачная, а Инари не возвращается. Вдруг Каллио слышит внизу всплеск. Черт подери, что бы это могло означать? Он спускается по обрыву и видит: Инари стоит по грудь в воде у берега и что-то прикрепляет к бревну, а бревно не стоит на месте, играет, как жеребенок. И тогда Каллио осторожно подкрадывается ближе и наблюдает: Инари на воткнутых в бревно ветках прикрепляет плакат. Каллио медленно, в свете северной летней ночи, читает огромные буквы плаката:

Инари закрепляет этот плакат, — видно, не первый за эту ночь, — отталкивает бревно багром к середине реки, и оно послушно идет вниз по течению. Каллио смотрит и думает: «Если бревно это дойдет до моря, то сделает триста километров, и плакат прочтет уйма сплавщиков… Да ведь его сорвет на следующей же запани десятник!.. А может, и не сорвет, не заметит, а рабочие переплавят дальше. — И он улыбается. — Хитрый этот черт, Инари!»