Леонид Леонов - Три рассказа

— Конька-то, значит, спортил в последнюю-т езду? — спросил он хмуро у Жибанды.

— Татарину на другой день отдали… — нехотя бросил Мишка и полез отпробовать Бегуновского варева.

Зашуршала лесная темнота. Трое возвращались с хворостом.

Третью ночь все еще проводили у костра под небом. Поднялся разговор о буянстве города против разных величественных вещей. Склонялись к тому, что попусту головой в стенку биться: только в смертный час узнать, есть ли какая вышняя погонялка всему, или только так, — тень человека.

— Закон природы! Его не переступишь, — сказал бородач из Отпетова, откидывая голову назад и глядя в точку перед собою.

— На законе-то твоем поезда ходят, — подзадорил Жибанда, стругая ножичком какой-то деревянный пустячок. — На всякий закон — наука есть.

— Природа науку одолит, — сказал Прохор Стафеев. — Вот и будет неученому-т горе, а ученому, тинтиль-винтиль, — два!..

— Не одолит природа… — нерешительно протянул Петька Ад, косясь на Жибанду.

— Одолит! — выступил вперед Евграф Подпрятов. — Сыну супротив матери не выстоять.

— Все одно… Мать уж сына не обидит, хоть на шею он к ней сядет! — усмехался Жибанда.

— Это как сказать, — возразил Подпрятов.

Все уж видели, что неспуста ведет свою линию Евграф. А Евграф присел на краешек бревна и стал смотреть в огонь. Стояла полная тишь, и в сердце ее горел костер, а по сторонам его затихли люди. Вдруг тихо засмеялся Евграф Подпрятов, точно вспомнил веселый конец невеселому началу. Речь свою пересыпал он смешками, так что лукаво выходило у него.

Дед от прадеда слышал, а прадеду сталовер по книге читал.

…Древне-т времена — просторные! И воздухи были чище! Поля да птицы, леса да лисицы, а по овражкам ключи бьют. Державы сидели огромадные, никаких годов не хватит державу обойти. Цари рожались нелюдимые, один другого дичей. Выйдет с утра на башню и глядит поверх лесов, — очень вид хорош бывал: облака бегут, леса шумят, реки катятся. А заест царя скукота, он и заорет с башни: «Все мое! И реки, и леса, и болота, и овраги, и мужик, и медведь, и земля, и поднебесные!» Мужик и не обижался, хоть и слышал. И петух с жердины про свое хозяйство кричит, а его еще за то и муравьиными яйцами кормят. Шутки-дело, так и сидел царь заместо петуха. Без обиды люди жили тогда…

Посередь тех времен родился у одного такого петуха сынок. И стал он рости, и стал он волосами обрастать… Одними волосами прославиться мог человек. Шутки-дело! Прямо из глаз волосья хлещут! И по девятому году пришел сынок к папаше: «Ты, — говорит, — папаша, нескладно живешь. Все твое царство вразброд! А ну, ответь мне, сколько травин в твоем поле, сколько лесин в лесу? Рыб в реках, звезд в небе? Каждой травине счет нужен. Ага, ты не знаешь!?» — Почесался папаша. «Дак ведь вот, — отвечает, — двадцать колен так жили. Ели невпроворот, спали крепко, очень замечательно жили!» — «Неправильно, — отвечает сын. — А вот есть наука еометрия, тебе по ней нужно жить. На каждую рыбину поставим номер, тоже и на звезду, тоже и на каждую травину, холостую и цветущую. Вот, я ухожу в горы. Там буду еометрию учить…» Шутки-дело! взвалил избу на плечи и пошел в горы.

Одиннадцать годков в избе просидел. Другой земли сколько бы напахал, а этому далась одна еометрия. Одним словом и доучился до точки. По двадцатому году пришел сын к отцу. «Здравствуй, — говорит, — папаша, как здоровье?» Напугался отец: «Вырос ты, — говорит, — очень!» А тот и действительно возрос: бывало, выйдет в грозу, помашет шапкой в небе и разгонит тучи. «Вот, — говорит сын, — теперь я тебя оставляю, а буду сам дело делать. Ныне имя мне будет — Калафат (по-ихнему значит — до всего доберусь!) Я теперь знаю, чем мне мир удивить!» Папаша и говорит: «Вы, умные, пойте, а мы, дураки, послушаем!» Тут папашу он отстранил и стал трудиться в поте лица. На рыб поставил клейма, птицам выдал пачпорта, каждую травину записал в книгу…

И все кругом погрустнело. Обезмолвились рощи, поганым осинником поруби повелись. Шутки-дело! — полнейший ералаш в природе. Медведь, и тот чахнет, не знает — человек он или зверь, раз пачпорт ему на руки выдаден. А уж Калафат задумал башню строить до небес. «Посмотрю, — сказал, — какой оттуда вид открывается. Кстати и звезды поклеймим!» Отсюда, как задумал, тут и пошел конец земному шару.

Шутки-дело, — начинаются Калафатовы дни. Мужиков со своей державы собрал, пошел воевать. Семь глухих стран покорил, да две ему так сдались, с голосу. Оттудова шарахнул Калафат к морю, там народишку прихватил. Все эти военнопленные и должны были башню ему воздвигать.