Лидия Сейфуллина - Налет

— Знаете что? Нет ли у вас пимов? Чулки у меня тонкие, и туфли — одна фикция, а галош нет. Пальцы скрючило, застыли. Вот чортова зима! И в Ленинграде, как у нас в Сибири.

— Вы… вы из Сибири?

— Ни из какой не из Сибири, это два года назад я оттуда приехала. Сейчас из Москвы. Я сюда в университет перевелась. Собиралась вас попросить похлопотать, ну устроилась сама. Куда пройти? Прямо? А вы неужели уже чаю напились?

Виктор Алексеевич наконец опамятовался, вознегодовал. С подчеркнутой сухой вежливостью спросил:

— Прошу вас, извините меня, но я вынужден задать вопрос, с кем имею честь…

Девушка внимательно посмотрела ему в лицо.

— Разве так еще говорят: «имею часть?» Знаете что? Хоть у вас и растегнутый воротник, вы все-таки кажется, очень буржуазный. А я почему-то думала, что если вы по насекомым, естественник, так марксист. Ну, конечно, беспартийный, ну все-таки, марксистски мыслящий.

Астахов инстинктивно прикрыл рукой грудь, вспомнив, что надел пиджак прямо на нижнюю рубашку, но от этого конфузливого движения сильней обозлился.

«Невиданно беззастенчивая девица!»

Вслух сердитым голосом сказал:

— Да объясните, наконец, зачем и откуда вы ко мне явились?

Девушка приподняла плечи, развела руками.

— Да объясню, дайте согреться! Это столовая? Ой-ой-ой! Один во всех комнатах живете? Это — да! У вас печное отопление? Ну то-то вы — «все в прошлом». И еще не топлено сегодня? Чуть тепленькая. Все-таки я туфли сниму и ноги погрею. Вот так сяду. Знаете что? Мне так вас не видно, не знай вы тут, не знай ушли. Вы тут?

— Да я-то, понятно, тут.

— Ну, так вот, получайте анкету. Имя, отчество, фамилия: Клеопатра Ипполитовна Камбулина. Год мне пошел двадцатый. Происхождение мелко-буржуазное, дочь адвоката. Ну, он еще до революции помер. Я еще не успела обуржуазиться. Оставил нас с мамашей без гроша, добывать в поте лица. А мать моя двоюродная сестра вашей жены. Так что я вам родня, если по-обывательски рассуждать.

Виктор Алексеевич в изнеможении опустился на стул. Сказал совсем жалким голосом:

— Я должен вам сказать, Клеопатра… Простите, отчество…

— Меня товарищи Клепкой зовут. Не очень мне это нравится: «Клепка»! Ну, ничего не попишешь, все лучше чем Клеопатра. Я уж ругала мать за такое похабное имя! На Египет ее потянуло, видали? А я весь век майся! Ну, я собираюсь пооктябриться. Мюдой назовусь. Понимаете? Международное юношеское движение: Мюда. Только денег нет платить за новое имя.

Виктор Алексеевич гневно двинул стулом. Подошел к ней и, оглядывая ее замораживающим взглядом, отчеканил:

— Поймите, барышня, что мне решительно все равно, как вас товарищи будут называть. Я никак не буду вас называть, так как вам придется оставить мою квартиру. Ваше присутствие здесь… Простите, я буду откровенен, не только неудобно, а просто нежелательно для меня.

Девушка резко повернулась на стуле, чуть не упала, но ловко удержалась на ногах. Весело и ласково проговорила:

— Вот что значит физкультура. Из всякого положения стоймя встану. Это я себе говорю, гражданин Астахов. А вам что же я могу сказать? Убраться мне сейчас некуда. Не замерзать же, в самом деле, на улице! Вы вон в трех комнатах один растопырились, а у меня и угла нигде нет, а главное и денег — ни фига. Вчера ни крошки не ела и сегодня, видно, не придется.

От ее резкого, очень неприятного для него, но искреннего тона Виктор Алексеевич снова растерялся.

— Я вас не гоню немедленно… Сейчас и кофе на спиртовке согрею. Потом прислуга придет…

— Конечно, вы сами понимаете, мне не очень приятно у вас одолжаться. Вон вы каким Болдуином передо мной. Но я очень назяблась и голодна. Значит, не приходится фасон давить! Хорошо, если дадите пошамать.

— Как? Простите, пожалуйста, но у вас убийственный жаргон…

— А по-моему, это у вас убийственный жаргон: все «простите», да «имею честь». Знаете что? Уж определилось, что мы противны друг другу. Я постараюсь поскорей с вами развязаться. Заехала к вам, потому что моя мать письмо мне прислала, чтоб к вам, и для вас было письмо, вот, которое я потеряла. Мы знали, что моя тетка, хоть и двоюродная, разошлась с вами. Так что ж из этого? За это же нельзя взъедаться ни на нее, ни на ее родных. Может-быть, вы ее никак не удовлетворяли.

Виктор Алексеевич сморщился. Прервал ее предостерегающим движением руки. Сказал очень тихо, чтобы сдержать гнев.

— Я не взъедаюсь и не потому не могу вас оставить у себя, что сердит на вас за… измену жены.