Аскольд Якубовский - Квазар

Иван Васильевич вышел на улицу.

Поежился — все деревья были зимними белыми деревьями, весенний черный сад — зимним садом.

— А насыпалось это за какие-то два-три часа! — с гордостью сказал старичок. — Сибирь! Здесь снега хватит на половину шара.

— Кажется, зима нынче никогда не кончится, — ворчливо отозвался Иван Васильевич и скосил глаза на Катино лицо. Синевата. Надо сказать, что простудится, но уж пусть мерзнет, снежница.

— Зима нынче никогда не кончится, — повторил врач, и никто ему не ответил.

Только грустная ворона посмотрела с ветки дерева. Она (казалось Ивану Васильевичу) тоже думала: «Нынче зима никогда не кончится». А воробьи печатали и печатали крестики по снегу. Они чирикали весело и громко.

Это воробьиное непонятное веселье раздражало. Казалось, они ждут чего-то.

А небо безнадежное — тяжелое, серое, без голубой трещинки. Но вдруг подул очень теплый ветер, и прямо на глазах, в считанные минуты грифельное небо раскололось, из-за него проглянула синева спрятанного летнего неба.

Тучи пронеслись вспугнутым стадом небесных чудовищ и ушли за город, за реку. Исчезли.

Иван Васильевич увидел то, что редко доводится видеть занятому человеку — удар тепла. Широко ворвалось солнце. Снег стал поразительно быстро таять. Забулькало со всех крыш и всех деревьев. И с каждой ветки и каждой крыши стекала струя.

И родились, загремели миллионы ручьев, заблестели все крыши, все мокрые древесные тела.

Иван Васильевич, Никин, Жохов и Катя от обильной воды ушли на первую ступеньку лестницы. На них дуло тепло, приятно. Обогнув угол у их ног, в скоропалительном буром ручье и в направлении города плыл, барахтаясь и дергая лапами, большой водяной жук.

1962—1969

Петр Васильевич выстрелил в пустое небо и положил ружье. Сказал:

— А теперь — хоть по часам: через десять минут явится. Ручаюсь. Засекай.

Я кивнул, покосился на часы и занялся бутербродом. Такое уж у нас с Петром Васильевичем обыкновение — закусить перед охотой. И нездорово это, и бесполезно — все равно протрясется, но привыкли.

А перед этим мы шли от станции — узкой, пыльной дорогой, с обильными следами прошедшего коровьего стада.

Потом свернули на тропинку, перешли поле и сели перекусить. В стороне за осинником угадывалась — по торчащим антеннам телевизоров — деревня.

И сюда должен был прийти пес со странной кличкой — Колбасник. «Гм, должно быть, большой любитель колбасы», — подумал я. И потребовал объяснения. Оказывается, появился здесь Колбасник года три-четыре назад. Сначала он был толстопятым щенком, восторженным, ушастым и прилипчивым, как репей. От нечего делать (деревенские псы спят дни напролет) щенчишка бегал с приезжими охотниками на охоту. Его подкармливали.

Жил щенок у своего деревенского хозяина на хозрасчете, что добудешь, то и съешь. Щенок стал шевелить мозгами. В первую свою осень он недурно гонял зайцев и подавал из воды убитых уток.

Следующую осень лопоухий употребил на освоение охоты за полевой дичью — тетеревами и куропатками. А по слухам, в этом году осваивал высший класс работы — по бекасу, птице верткой, осторожной и малозапашистой.

Доходы его от бессобашных охотников (охота без собаки — пустое занятие) были нерегулярны, но объемисты. Огромный капитал, заключающийся в обглоданных костях и хлебных корках, был закопан предусмотрительным Колбасником в самых различных местах.

Он был умен и понимал, что охота — сезонное явление, щедрые охотники — благо скоропреходящее, а кости и сухари всегда могут пригодиться.

Псы-кладоискатели грабили работящего Колбасника, наскакивали на него. Поэтому он всегда ходил свежепокусанный. Отношения его с охотниками были деловые — он искал дичь, плотно кушал, прятал кости и провожал охотников на станцию.

Минуло десять минут и еще десять — Колбасник не шел. Петр Васильевич взволновался, — он крепко рассчитывал на содействие Колбасника. Даже приготовил колбасу — подешевле.

Он поднялся, всматриваясь, крупный, пухлый мужчина в зеленом. Сложил лоснящиеся губки красной трубочкой и засвистел: фью, фью.

Полевые травы зашептались. Из-за реденького кустарника выглянул щетинистый зверь земляного цвета, вернее, цвета черного коврика, исшарканного грязными ногами.