Валерий Осипов - Разрушение храма

Зачем я приехал в эту чужую и, собственно говоря, совершенно ненужную мне страну? Как это получилось? И зачем я взял с собой жену? (Сколько людей, даже ее родители, говорили мне, чтобы я не брал ее с собой, а я никого не послушал.)

Пора разобраться во всем этом. Пора дать ответы на все эти вопросы хотя бы самому себе. Пора, пора… А то будет поздно. Слишком поздно.

Собственно говоря, сама идея такой «далекой» поездки существовала уже давно. Хотелось забраться как можно подальше от Москвы, посмотреть на жизнь совершенно незнакомых людей, на их уклад, нравы, обычаи. Посмотреть и написать обо всем этом. Может быть, даже книгу. Тем более что первая книга о Якутии только что вышла, быстро разошлась, в печати ее хвалили, и издательство, выпустившее ее, настойчиво предлагало договор на вторую книгу.

Но о чем должна быть эта вторая книга молодого журналиста, всего три года назад окончившего университет? Смутно, очень смутно рисовался замысел серии зарубежных очерков. Были честолюбивые планы — поехать работать собственным корреспондентом за границу.

В двадцать семь лет хочется видеть мир. Хочется знать, как живут люди и страны, находящиеся на противоположной социальной позиции. Для журналиста это желание удовлетворялось очень просто — работа за рубежом. А для этого требовалось проявить инициативу в избранном направлении.

Вышедшая книга и полученный за нее немалый гонорар давали возможность купить путевку в любую страну. Ближайшая поездка была в Ливан. И, чтобы не ждать (деньги разойдутся), ливанская путевка была приобретена. А ночью, когда зашел разговор о предполагаемой книге о Ливане, жена вдруг сказала Курганову, что и она тоже хочет поехать в Ливан. Ведь не было же у них свадебного путешествия четыре года назад, когда они поженились (да, действительно, свадебного путешествия тогда, на пятом курсе университета, не было). Так вот, пусть эта общая поездка в Ливан будет задним числом считаться их свадебным путешествием — хоть и запоздалым, хоть и через четыре года после свадьбы, а все-таки…

Аргумент насчет свадебного путешествия был сильным. Собственно говоря, это был даже не аргумент, а упрек.

Рядом, в деревянной кроватке, спал сын. Голова жены лежала на соседней подушке. В темноте белело ее плечо. Все было хорошо, основательно, прочно — цепь бытия замыкалась вокруг уверенно и надежно.

И в этой цепи не хватало одного звена — свадебного путешествия.

На следующий день на остатки гонорара от якутской книги куплена вторая путевка в Ливан. (Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо!). А еще через несколько дней первой группе советских туристов, отъезжающих в Ливан, был представлен их будущий сопровождающий, руководитель группы, и ночью (все разговоры о поездке в Ливан почему-то происходили тогда именно ночью) как бы между прочим было сказано, что руководитель группы похож на французского киноактера Жана Маре…

Курганов (после этих слов) повернулся к жене и внимательно посмотрел на нее, но выражения ее лица в ту минуту он не разглядел — было темно. Да и поздно, наверное, было уже делать это — билеты на самолет до Бейрута были уже куплены и деньги за свадебное путешествие (с опозданием на четыре года) были уже заплачены полностью.

Курганов сидел в парикмахерской на площади Пушек — центральной площади Бейрута. Курчавый черноволосый парень в темной рубашке с подвернутыми рукавами (белых халатов здесь и в помине не было) брил Курганова с присущей всем южным парикмахерам небрежной снисходительностью.

Над эмалированной раковиной с желтыми подтеками и медным краном висело большое, продолговатое, треснувшее посередине зеркало, и Курганов отчетливо видел в нем свое изломанное надвое лицо: неподвижные с булавочными блестками зрачки и хмурые брови — над трещиной слева, а под трещиной и правее — густо намыленную шею, около которой все время плясало длинное лезвие опасной бритвы, напряженно поджатые губы, тугие желваки на скулах. Волнистые каштановые волосы были гладко причесаны и разделены точным прямым пробором, но на лице своем, а вернее, в глазах Курганов все равно не видел привычного выражения твердости и уверенности. Глаза были какие-то неопределенные.

По обеим сторонам зеркала были укреплены товары, которые продавал парикмахер, — сигареты, зажигалки, портсигары, игральные карты, носки, галстуки, перчатки. Как и у нашего лифтера, подумал Курганов и вспомнил тяжелую, старомодную, красного дерева кабину лифта в «Режант-отеле», стены которой внутри, между зеркалами, тоже были сплошь увешаны все той же табачно-галантерейной смесью. И, кроме того, мальчик-лифтер торговал еще порнографическими открытками, которые он, сильно смущаясь, предлагал пассажирам только тогда, когда поднимал или опускал вниз на своей громоздкой машине одних мужчин.