Галина Николаева - «Гибель командарма» и другие рассказы

Осыпаются мокрые флоксы. Удивительно стойко держатся нежные космеи, и царят неуязвимые георгины и гладиолусы.

Стволы милых сосен потемнели от влаги, меньше в них золотистой песчаной сухости…

Что больше всего я люблю в живописи? — «Омут» Левитана. «Сикстинскую мадонну». Почему?

…«Единство противоположностей» — византийская духовность, высокая самоотверженность и вся прелесть плоти, все жизнелюбие…

В младенце этого «единства» нет, и он сам по себе слабее. Глаза провидца и подвижника на тяжелой шишковатой, сократовской голове.

Если б такие глаза на нежном лице ребенка… Младенец был бы лучше… А вся картина? Может, ей, мадонне, и надо вот такое, не по рукам тяжелое, рожденное на подвиг и муку дитя?

…Та жертва частностью во имя целого, на которую способен гений?..

Сентябрь — летопроводец, ревун, осенник. Сентябрь — бабье лето.

Вдруг разведрило меж дождями, и на горячем солнце заиграли цветы — пышно, ярко.

…Последние летние часы…

Начало осени. Я боюсь этой осени. Лето было добрым, и я боюсь утраты доброты и покоя.

Что ты принесешь нам, глубокая осень?

Два дня назад переломилось лето.

А какое оно было золотое!..

Сразу похолодало. Повеяло в окна студеным севером. Затопили.

Все еще цветут космеи, флоксы, гладиолусы и георгины. Золотые метелки фуксии, белые астры. Десятки бутонов на розах.

А сад уже прощальный, осенний. Одна холодная ночь, и листья винограда уже в окалине. Краснота пробежала сверху донизу. Чуть зажелтел орешник.

Остатние, прощальные, печальные дни — как жаль расставаться с тобою, лето! Какое ты было великолепное, полное солнца, цветов и все пронизанное любовью.

Дожди, туманы, пасмур. А цветы цветут.

Но уже не хочется в сад. Уже приятны горячие батареи, затопленный камин, тепло и сухость в доме.

А за окном клочья тумана. Медно-красные листья винограда, потемневшие от влаги сосны.

Осень…

А на розах, гладиолусах, георгинах еще столько бутонов…

Расцветут ли?

Флоксы поредели, но еще стоят. Еще крупны благостные, нежные космеи. Такая нежная только по божьему особому благоволению может стать стойче, выносливее всех!

Прощальный, печальный сад в дожде и тумане. Хорошо затопить камин. Но как жаль тебя, лето! Какое ты было великолепное, полное солнца, цветов, и все пронизанное любовью.

Кристальный божественный день с зеркальной синевой, с золотом орешника и багрянцем винограда.

Нежные розы, белые расцветшие флоксы, багряные гладиолусы, великолепные обожаемые космеи.

Сажали тюльпаны. Доживу ли? Увижу ли я тебя, весенний сад?

Раскрылся невиданной красотой гладиолус — бело-розовый. Откуда он?

День неповторимой красоты — не лучше ли весенней прелести эта кристально спокойная осень в синеве и золоте?

Блистательным днем ехали золотым лесом на машине по шоссе.

И вдруг совершенный, как ожившая бронза, легкий, округлый, спокойный, перешел шоссе лось.

Как шагал он неторопливо, уверенный, что этот золотой мир — его добрый мир! Как сливались его бронзовые отливы с золотом леса! Как царственно спокоен был он в потоке машин!

Дивный раскрылся гладиолус! Огромный, белый, едва розоватый, с алой серединой. Откуда он взялся? У нас не было такого. Мы назвали его сорт «Наша любовь».

И последняя трогательная прелесть нежнейших роз, что цветут, несмотря на заморозки.

Лес золотого царского великолепия — и лось.

Сава-пчельник пчел провожает…

Утром просыпаюсь, а в памяти царственное золото леса и возникший из него лось.

Первое, что вижу за окном, — багряные, прозрачные на свету листья винограда. Дивная осень. А с полудня дождь.

« …надо иметь ясное представление о том, что из всего этого получится, и надо иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже, для того, чтобы уберечься от подделки…» (Хемингуэй).

Совесть, если она неподкупна, скажет одно: делай! Не ищи оправдания в равнодушии других, в клевете врагов, в изнурительной болезни, в слабости друзей.

Делай! Украшай землю и жизнь! Сей хлеб, если ты агроном, строй ракеты, если ты ракетчик, борись за большую правду, за добро и справедливость, если ты писатель!