Александр Осипенко - Огненный азимут

— Крови не больше стакана осталось, потому и мерз­ну, — проговорил он.

Тышкевич удивился. Что все это значит? Зачем Кацура пригласил людей?

— Это наш Толя Блажевич, — поспешил представить Кацура.

Иван Анисимович присмотрелся к нему. Пламя освещало худое, бледное, с тонкими чертами лицо, большие глаза с длинными, как у девушки, ресницами. Профессиональным чутьем Тышкевич догадался, что этот парень очень нравился учительницам за свой покладистый, незлобивый характер. Подумалось: "А этот зачем пришел? Возможно, ученик Кацуры, а вернее — жены его Валентины Сергеевны".

Тышкевич снова пересел на скамеечку к печке, подбра­сывал в огонь короткие поленья, наблюдал, как проворно ох­ватывает их пламя.

Кацура тихо разговаривал с Малаховским о том, что было понятно только им. Валентина Сергеевна закрыла став­ни. В комнате совсем стемнело, Зажгли лампу. В сенях снова послышались голоса.

Вскоре явились сразу двое. Волжский говорок перебивал­ся напевной украинской речью.

Они вошли и остановились возле двери, удивленно погля­дывая на Тышкевича. Тот тоже присматривался к ним. Ка­цура предложил им сесть, но почему-то фамилий не назвал.

Последним пришел Аркадий Дайка, насмешливый и хит­роватый парень.

Людй сели вокруг стола, только Тышкевич остался у пе­чи. Он понимал, что это сборище не случайное, и потому раздумывал, как ему держаться.

— Мы часто собираемся, — начал Кацура, и Тышкевич понял, что говорится это ради него. Он повернулся спиной к печи, внимательно слушая. — Вечера теперь долгие. Собе­ремся, побеседуем, в картишки, в шашки сыграем — все бы­стрее время проходит. Пока вы, Иван Анисимович, хворали, не хотели вас беспокоить, а теперь опять будем собираться, если не возражаете.

— Я тут гость, — ответил Тышкевич.

Шесть пар глаз внимательно следили за ним и, видимо, одобрили такой ответ.

— Говорим мы много, а от наших разговоров только язы­ку польза, — подал голос Дайка.

— Потому твой никогда и не молчал, — сказал Блаже­вич, и все заулыбались.

— Поговорить полезно, это правда...

Люди переговаривались вяло, за малозначащими, произ­носимыми вразброд словами таились какие-то мысли, а мо­жет, и дела. Тышкевич почувствовал это и решил покончить с никому не нужной игрой в прятки.

— Думаю, товарищи, что вы не просто собираетесь. А если пришли, будем говорить в открытую, прямо.

Люди переглянулись. Только Малаховский, казалось, оценил такую искренность.

— Признаться, вы угадали, — сказал он. — Уж если вы начали, то я продолжу. Вы здесь самое большое началь­ство...

Тышкевич усмехнулся:

— Начальство теперь — коменданты, бургомистры, поли­цейские.

Наступило неловкое молчание. Только через несколько минут заговорил Кацура, спокойным, будто на уроке, голо­сом:

— Нам, Иван Анисимович, в прятки играть поздновато. Может, я в чем-нибудь ошибаюсь, но то, что вы от полиции убежали, — факт. Значит, свой человек, и потому я скажу, ничего не скрывая. Но сначала хотелось услышать ваше слово.

— Если о том, как меня схватили, пожалуйста. Шел к родне, какой-то полицай узнал меня. Вот и весь сказ. Как убегал — думаю, это неинтересно.

Он заметил на лицах разочарование и пожалел, что не сказал правды. Люди молчали, понурив головы.

— А я думал, вы не просто Тышкевич, а нечто большее. Ну, в таком случае простите...

В словах Кацуры чувствовалась горечь, обида, словно Тышкевич его подвел.

— Дорогой Леонид Петрович, смешной вы человек. Соб­рали людей, как бывало до войны, и что-то хотите услышать. А время теперь суровое. Такие сборища опасны, и в первую очередь для вас. Меня схватят — полбеды...

— А если нас — так и вовсе не беда, — басом поддержал его Малаховский. — Теперь смерть на каждом шагу подсте­регает. Вы, может, за фронт шли?

— Хотелось бы, — откликнулся Тышкевич.

— Значит, вы один? — ребром поставил вопрос Кацура, пристально глядя на Тышкевича.

— Может, и не один был, — ответил Тышкевич.

— Нехорошо, — вмешался в разговор волжанин. — Хо­дить вокруг да около до утра можно. Я вас не знаю, а не по­боялся, пришел, потому что верю: коммунист коммуниста поймет. Ты, Петрович, скажи товарищу, кто мы и чего от него хотим. Скрываться нелепо. Оно, конечно, опасно, но мы тут свои.

Наступила минута растерянности, когда каждый решал­ся на тот последний шаг перед признанием. Первым загово­рил Кацура:

— Люди, которых вы видите, Иван Анисимович, члены нашей подпольной организации. Их у нас много, есть и ору­жие, и радио есть. Надоело нам заниматься разговорами, ждать прихода наших и ничего не делать. Вот и думалось, что вы поможете с партизанами связаться. Когда вы были без сознания, часто о партизанах говорили. Потому я и соб­рал людей. Мне одному могли не поверить.