Александр Котов - Похищение Прозерпины [Рассказы гроссмейстера]

— Почему вы дома, шли бы куда-нибудь в кино, — сказала она. И, выслушав ответ, согласилась с Алимовым: — Да, вы правы, сейчас у нас мало интересных фильмов. Тогда идите в дансинг танцевать. — Заметив фотографию на тумбочке у кровати, спросила: — А это кто, ваш сын? Хороший парень?

— А у вас есть дети?

— Нет, я еще не замужем.

— Простите, сколько вам лет?

— Отгадайте!

— Лет восемнадцать-девятнадцать?

— Ну… что вы! Мне скоро будет двадцать четыре.

— Почему же вы, такая красивая, не выходите замуж?

— Так… — На лице девушки появилась тень.

Алимов понял, что этого вопроса задавать не следовало.

Девушку звали Полинс, или, как ее именовали подруги, забавно растягивая букву «и» — Полиииинс. Ее отец, рыбак, искалеченный ревматизмом, с большой семьей жил в загородном поселке. Дежурство в отеле начиналось рано утром, поэтому Полинс всю неделю оставалась вместе с другими горничными в специально отведенном для них номере. Лишь в свободные от работы дни она уходила домой, где ее встречали как единственную кормилицу семьи.

Полинс с любопытством присматривалась к не похожему на других человеку, появившемуся в их отеле. Ей нравились его манеры, широкое открытое лицо, стройная атлетическая фигура тренированного спортсмена. Но больше всего нравилось Полинс, как Евгений с ней разговаривал; он не поучал ее, как это делали некоторые важные клиенты, но в то же время не допускал и фамильярности.

Во время дежурства Полинс иногда заходила к нему в номер, чаще же они встречались в холле. Придерживаясь заведенных в отеле правил, Полинс всегда оставалась стоять, опершись на спинку кресла. Иногда к их беседам присоединялись другие горничные, обычно небольшими стайками сидевшие в уголках, занятые шитьем или вязаньем. Девушки болтали, и чаще всего разговор их сводился к вопросу о замужестве. Евгений рассказывал им о Москве, о своей стране, о которой они ничего не знали, или если знали, то только небылицы, вычитанные в газетах.

Вскоре начали съезжаться команды различных стран. Пустынный отель оживился, в номерах и коридорах зазвучали смех и разноязычный говор.

Полинс заметила, как заволновались администраторы, как подчеркнуто старались они выразить свои симпатии русским. В этой нарочитой внимательности проскальзывали, однако, нотки настороженности, и Полинс вскоре увидела, что это поняли и русские. Вежливо обращаясь с хозяевами, они в то же время держались подчеркнуто официально.

Евгений познакомил Полинс со своими товарищами, и вскоре ее голосок был слышен во всех номерах, занятых советской делегацией. Кто на английском языке, кто на немецком, кто просто на языке жестов — все пытались что-то рассказать Полинс. Как всем приезжавшим в то время в Голландию, русским выдали продуктовые карточки, а ведь известно, что мужчина лучше просидит весь день голодным, чем пойдет в магазин за продуктами, да еще по карточкам. Полинс охотно взяла на себя эту заботу и вскоре превратилась в хлопотливую хозяйку.

Через несколько дней Полинс настолько привыкла к своим новым друзьям, что не чувствовала неудобства, оставаясь в обществе нескольких мужчин; порой ей казалось, будто они с ней давным-давно знакомы. Ни один из этих молодых людей ни разу не сказал при ней какой-нибудь двусмысленности, не допустил ни малейшей вольности.

Неожиданно заболел Вано Думбадзе — не выдержал изменчивого голландского климата. Это ослабило советскую команду и сделало задачу остальных более трудной.

Евгений попросил Полинс присмотреть за их товарищем. Когда вечером русские вернулись в отель, в номере больного все было прибрано, на тумбочке у постели стояла вазочка с фруктами и букет ранних цветов — Полинс купила их на собственные деньги. Русские оценили ее поступок — они уже знали, какая мизерная зарплата у горничных и как бережливы и экономны голландские женщины.

Наступила весна, снег стаял, на клумбах у отеля завозились старательные садовники; пригороды Гааги запестрели прямоугольными полями распустившихся тюльпанов. Люди потянулись к морю.

В воскресенье русские тоже пошли погулять по набережной. Полинс с балкона смотрела, как они несколько раз прошлись под окнами отеля. Стояла чудесная погода, свежий ветерок доносил до Полинс привычный запах соленой морской воды. Далеко во все стороны раскинулось потревоженное ветром Северное море; всюду виднелись бесчисленные гребешки волн с бурунчиками белой пены.

На набережной царило оживление, хорошо знакомое Полинс. Вон там важно и чинно, словно серые гуси, выступают семьи известных в Гааге богачей. Не дай бог, кто-нибудь из посторонних случайно окажется в их компании — его встретят молчаливые удивленные взгляды и недоуменно поднятые брови. А там, у самой воды, с азартом болтают друг с другом рыбачки. Им не страшен мокрый песок: тяжелые башмаки, выдолбленные из целого куска дерева, надежно предохраняют от сырости. «В церковь ходили: надели лучшие черные платья и черные чулки, — подумала о рыбачках Полинс. — Белоснежные воротнички накрахмалены, наглажены».