Сергей Малашкин - Девушки

Ольга Тарутина, которая внимательно слушает выступающих на этом собрании, радуется их требовательности, сознательности, ответственности. «Сколько нас? — думала она. — Откуда только ни приехали на этот фронт труда! Все мы делаем одно трудное, общее дело».

Роман Малашкина психологичен. Он насыщен драматическими ситуациями, неожиданными поворотами, сложными коллизиями. Даша Кузнецова приводит к себе в дом мальчика-сиротку, отец которого отправляется на фронт; несмотря на все пересуды и слухи, клевету злобной бабки Ульяны, она идет по жизни с высоко поднятой головой. Оля Тарутина долгое время считает погибшим своего брата Григория, не знает, что́ с ее отцом; встретив любимого человека — лейтенанта Бориса Павлова, гордая девушка долго мучает себя и его, не решаясь открыться и ответить на его чувство. Но особенно драматичной оказывается судьба юной Сони Авдошиной.

Чистая и неопытная девушка, почти девочка, она едва не становится добычей похотливого Волдырина. На фронте гибнет ее отец, умирает в деревне мать. Сама она влюбляется в соблазнившего ее техника Аржанова. И только пройдя цепь жесточайших испытаний, убедившись, что Аржанов не только глубоко безнравственный человек, но еще и враг, устраивающий диверсии на торфе, Соня находит мужество выстоять, выжить и вернуться в коллектив. Мы встретим Авдошину затем в романе «Крылом по земле», когда, закаленная душой, она становится председателем колхоза села Ивановского в самый трудный для деревни послевоенный период.

«Такими людьми, как эти девушки, сильна Советская держава», — размышляет Оля Тарутина в одном из эпизодов романа. В романе «Девушки» Сергей Иванович Малашкин, старейший советский писатель, остается одним из ярких летописцев нашей удивительной, полной драматических противоречий и огромного, светоносного смысла социалистической эпохи.

…Мы идем с ним молодым садом, ощущая дрожание густого воздуха, душную паркость подмосковного летнего дня. И вот уже вместе с накатывающимся громовым гулом и острым запахом озона от станции Новый Иерусалим, от разрушенного фашистами старого монастыря густо и щедро, темными волнами наступает дождевой фронт. Щедрый, как творчество, теплый и радостный, словно сама жизнь, июльский дождь обрушивается на нас. И, не защищаясь, Малашкин улыбается дождю, выглянувшему солнцу…

Олег Михайлов

У домика Кузнецовой остановилась серая поджарая лошадь, запряженная в санки-бегунки. Пожилой мужчина в овчинном тулупе и шапке-ушанке опустил ременные вожжи.

«А не махнуть ли прямо к председателю сельсовета? — подумал он и решил: — Конечно, к нему». И ударил вожжой лошадь:

— Н-но, Серый!

Серый мотнул косматой головой, лениво затрусил, сгоняя с дороги грачей, галок и кур, копавшихся в оттаявшем навозе. Под ясным утренним небом и желтоватым солнцем, золотился снег, блестели льдинки и отливали коричневым лаком деревья. Из труб серыми кудреватыми столбиками поднимался дым. Поравнявшись с трехоконной избой, человек глянул на сороку, сидевшую на поднятых оглоблях водовозки, прикрикнул на лошадь, которая, махнув хвостом, с ленивой рыси перешла на медленный шаг.

— Устал, дьявол! — выругался седок, взял кнут, лежавший в ногах в сене, но не ударил Серого, — навстречу из переулка выходили девушки.

Увидев среди них Дашу и Ольгу, он обрадовался: «Вот этих-то мне и надо!»

— Девушки! — позвал он. — Остановитесь!

Девушки окружили сани, хором поздоровались с приехавшим:

— Здравствуйте, Никанор Васильевич!

— Привет, красавицы!

— Куда держите путь?

— Куда же, как не к вам, ласковые!

— Ну, не очень-то мы ласковые теперь! — отозвалась Глаша.

— Что так? — убрав улыбку с широкого, красного лица, тревожно спросил Никанор Васильевич. — Аль обидел кто?

— А то нет! Знамо, обидели! — бросив взгляд на подруг, звонко ответила Глаша. — Маменьки, бабушки!

— Н-ну! — рассмеявшись, протянул Никанор Васильевич и перевел взгляд с Глаши на Ольгу и Дашу, стоявших поодаль с хмурыми лицами.

— Коровы телятся, овцы ягнятся. Колхознички четыре года навоз не возили в поле, он на дворах-то уже переметы подпирать начал, — доложила Глаша. — Мы, что ль, девушки, виноваты в этом? Вы знаете, где мы находились?