Николай Кузьмин: Короткий миг удачи [Повести, рассказы]

— Он что, псих? — украдкой спросил обидевшийся журналист.

— Потом, — обронил хирург и пошел в домик.

— Сюда, — показывал Седой. — Прямо и направо. Да вы же знаете.

На крылечке, часто поплевывая в баночку с кремом, сидел на корточках и яростно чистил огромные горнолыжные ботинки парень с могучими руками, в майке и вязаной шапочке. Он привстал и посторонился, давая журналисту пройти. Помпончик на его шапочке свешивался до самого плеча. Журналист залюбовался богатырским торсом парня.

— Голиаф! — восхищенно проговорил он в коридоре. — Вадим, ты обратил внимание?

Седой толкнул ногой тонкую фанерную дверь.

— Позвонили бы заранее, я бы все приготовил. Ну, комнату мы вам сейчас организуем. Вот, нравится? Потом скажу ребятам, чтобы принесли постели.

— Как снег, Сережа? В городе совсем сухо.

— Утром подмораживает. Самое лучшее с одиннадцати до двенадцати.

— Жеребьевки не было?

— Вечером.

— Желаю счастливого номера.

Седой скоро ушел, предупредив, что зайдет перед ужином. Гости остались устраиваться. В комнате стояли три пустые койки. Вадим Сергеевич зачем-то проверил, надежно ли стоит койка, снял куртку, постелил и лег. Потом, морщась, завозился и положил ноги в ботинках на спинку. Журналист некоторое время смотрел, пригнувшись, в окно. Прямо от домика начинался отлогий, бесконечно белый склон Далеко вверху виднелись опоры канатной дороги. Солнце заливало склон, горы и ущелье, тянувшееся, как можно было разглядеть, мимо базы и дальше вниз. На самом верху склона, где начиналось яркое, густых и свежих красок небо, сверкал гребень перевала. Снизу, из города, из окна прокуренной редакции, журналист часто заглядывался на его далекое, недосягаемое сверкание. Отсюда перевал казался близким, он был хорошо виден, весь закрытый вечным снегом. Оттого что можно было отчетливо разглядеть, какой это нетоптанный, тысячелетний снег, перевал еще больше, чем снизу, казался недосягаемым. Журналист подумал, не распахнуть ли окно, однако открыл только форточку. Сухой воздух приятно покалывал в горле.

В домике стоял крепкий запах лыжной мази и сапожного крема. Видимо, так пахло во всех комнатах, во всех домиках. Запоминая все это как начало будущего репортажа, журналист сел на койку и, расставив толстенькие ноги в неуклюжих ботинках, привалился спиной к горячей батарее.

— Смотри, здесь еще топят.

Его спутник, не открывая глаз, лежал молча.

— Слушай, Вадим, это не тот ли, случайно, Сергей Максимов, который выступал в Италии? Я помню, что-то писал о нем и… об этом… австрийце, что ли? Ну, который все золотые медали на Олимпиаде собрал.

— Тот самый, — сквозь дремоту ответил хирург. — Седой тогда был в сборной. В Италии ему не повезло — сломался. Австриец подарил ему свои очки и шапочку.

— Это когда Илио Колли разбился?

— Примерно…

— Ага, теперь вспомнил. А очки эти еще у него?

— Конечно. Прекрасные очки. Штучная работа. Таких нет ни у кого.

— Хорошая деталь для нашего брата, — записывая что-то в блокнот, заметил журналист. — Ты меня вообще-то просвещай, старик. А то я во всем этом… слабовато. Кое-что почитал, правда, поднахватался, но — мало. А у меня, признаться, одна мыслишка проклевывается. Антуражу не хватает, специфики, деталей. Понимаешь?

— Завтра нахватаешься, — сонно отозвался Вадим Сергеевич, недовольно дернув щекой.

Журналист заметил это и обиделся.

— Ладно, ладно, дрыхни. Психи вы все тут какие-то!..

Сырой туман, поднимавшийся каждую ночь из долины, остановился на полдороге к базе. Над городом внизу висела плотная пробка тяжелых испарений, горы же оставались чистыми всю ночь, четко обозначаясь своими изломами на аспидном безоблачном небе. Низко над домиками горели крупные ясные созвездия. Далекий город угадывался отсюда по смутным россыпям огней.

— Постоим, если не возражаешь, — разнеженно предложил журналист, запахиваясь в куртку и натягивая на голову капюшон. С наслаждением вдыхая сухой морозный воздух, он не отрываясь смотрел на очень близкие звезды. Здесь, в горах, они казались крупнее, чем оттуда, снизу.

— Как дышится-то, а?..

Вадим Сергеевич без всякого интереса посмотрел вверх, потом раззевался и махнул рукой:

— Пошел я.

Огорченный журналист потащился следом.

— Ну, старик, — сказал он, — что-то ты совсем…

В клубе, откуда они вышли, не переставая играла радиола. Танцующие были в грубых тяжелых ботинках, толстых свитерах и туго натянутых брюках. Танцевали медленно, глаза в глаза. Не очень ярко светили две лампочки без абажуров. Табачный дым слоился под низким потолком.