Федор Панфёров - Борьба за мир [2-я редакция]

— Вот, — сказал он, подавая бутерброд, думая: «Неужели он возьмет все и съест? А я?»

Но тот осторожно развернул бутерброд, разломил его и, подавая одну половинку Николаю Кораблеву, сказал:

— Этим даже червяка не заморишь. И, однако, пища. Ты знаешь, чего? Посиди тут, а я пошарю: у мертвых всегда есть чего забрать, — и пополз во тьму.

Николай Кораблев посмотрел в ту сторону, куда тот пополз, и удивленно подумал:

«Какой живучий! Наш брат на его бы месте охал, ахал, а этот выбрался из-под танка и пополз доставать «жратву».

Человек вскоре вернулся, сел против Николая Кораблева и сказал:

— Где тесак-то? Ух, мертвяков там навалено! Атака тут была, да и не одна, — и, взяв тесак, стал им что-то ковырять; он ковырял долго, затем произнес: — Консервы. Коробка большущая. Хлеб у мертвых или что открытое брать нельзя: яд трупный может погубить. А консервы можно. Яд! Оно и в живом человеке его много. Ну вот, открыл. Теперь приступай к трапезе… Так ты говоришь, наши высоту-то смахнули?.. Эх! Эх! Ну, ешь да айда-пошел. А то они в Орел одни войдут, а мы с тобой — хвостовой обоз. Только вот как быть с сапогом?

В эту минуту со стороны высоты «сто восемьдесят два» взвилась ракета, потом вторая. Вспыхнув в вышине, опоясав круг, они медленно опустились на землю.

— Э-э-э! — проговорил Сиволобов, отсаживаясь от Николая Кораблева. — Ты на какую надобность меня спасал? — и направил тесак ему в грудь. — Шпиен ты или кто? А? Ну, говори! А то вот пропырну насквозь душонку твою. Ракетки-то немецкие на высоте, а ты меня туда… А ну, говори!..

— Да погоди! Что ты, с ума спятил? — уже чувствуя прикосновение острого кончика тесака, проговорил Николай Кораблев. — Я ведь тоже был оглушен… Там оглушен… в блиндаже… И поднялся недавно… Иду и думаю: «Наши там, на высоте». Ну, отними тесак, а то вот дам по морде коробкой!..

— А-а-а! Ну, тогда другой скандал, — промолвил Сиволобов, отнимая тесак от груди. — Тогда мы с тобой пара-гагара… И давай улепетывать отсюда к своим, не то немцы могут ночную атаку сыграть и, как тараканов, нас тут придавят. Айда-пошел! Только вот сапог…

— Сними с кого-нибудь, — посоветовал Николай Кораблев, шагая за ним.

— Нет! С мертвого, нет! Ничего: у меня ноги привычны, — и, стянув второй сапог, он хотел было его бросить, затем сказал: — Пригодится. Зачем добро кидать? А там новые попрошу. А этот сдам. Ты как шел-то сюда?

— Через овраг.

— Вот им и давай назад.

— Но ведь там трупы…

— Мертвых бояться нечего. Живых бойся! — И Сиволобов первым нырнул в овраг.

Михеев в этот день был измотан, как конь после длительного бега: у него даже голова болталась, будто перебитая шея его еще не зажила от раны. Утром, в начале наступления, когда передовые отряды полегли на поле, а у артиллерии не оказалось снарядов, ему показалось, что все проиграно и слава, завоеванная пятой дивизией, теперь покроется позором.

Так казалось ему, полковнику Михееву, вначале. Сейчас, уже в ночь, он, вернувшись из боя, хлопнул себя руками по коленям и крикнул:

— Водки!

Залпом выпив стакан водки, поданной Егором Ивановичем, он, погладив грудь, еще сказал:

— Мало-мало честь спасли. Но… едет командарм… Будет баня. И неужели он не примет во внимание, что мы отбили четырнадцать атак? Прибрать стакан! И дай мне кофе, — взяв в пригоршню кофе, он пожевал, пососал и сплюнул. — Ну вот, водкой не пахнет, а сила прибавилась. Во мне! А в дивизии — пустота. Боже мой! — простонал он. — Две тысячи!.. Две тысячи положили мы… Но они-то шесть, шесть…

— Идут, товарищ полковник! — сказал адъютант и вытянулся, хотя ему и хотелось брякнуться на землю и спать, спать, как спят юноши.

В блиндаж вошли Анатолий Васильевич и Макар Петрович, оставив своих адъютантов на воле. Михеев встал, но закачался и, присев, сказал:

— Разрешите сидеть, товарищ командарм?

— Чего уж «разрешите», когда сел! — тоненько проговорил Анатолий Васильевич. — Сел… Вообще сел, и по уши в грязь! — строже добавил он. — Ну, что же думаешь делать, удалой генерал?

— Наступать не могу, — с болью ответил Михеев. — Нет людей…

— Ага! Тебе людей? Нет, братец, изволь наступать. Две тысячи уложил и — «наступать не могу»? Нет, наступай! Приказываю! Что стряслось? Расскажи-ка нам…

Михеев испуганно улыбнулся.

— Не улыбайся, а рассказывай! — прикрикнул на него Анатолий Васильевич.

— Не подвезли снаряды.

— Не подвезли снаряды… Та-а-к… А потом?

— Потом подвезли, товарищ командарм. Через два часа. Но четырнадцать атак, товарищ командарм! Четырнадцать… и три танковых. Семнадцать! Как из-под земли вылезли. Ведь шесть тысяч перемололи!