Виктор Астафьев - Пермский рассказ

Но правильно ли то, что я все еще считаю ее девочкой?

Я пристально, возможно незаметнее, приглядываюсь к Эль. Изменилась ли она с того вечера, с того разговора?

Тогда, в понедельник, после встречи, я снова увидел ее — в классе. Казалось, никакой перемены в обычном настроении нельзя было обнаружить. Выглядит хорошо, внимательна, оживлена, остро реагирует на каждую мною брошенную в класс мысль.

Я невольно обрадовался. Вызываю — отвечает блестяще. Материал не только основательно проработан — я улавливаю в его изложении и свое, особое, мнение Эль, и такие детали, которые, несомненно, привнесены ею из самостоятельно прочитанных книг.

— Отлично! — говорю я.

Мне хочется похлопать по плечу за такое прилежание. Я ставлю жирную пятерку с плюсом в журнал, поднимаю глаза и встречаюсь с глазами Эль.

«Да что же это с ней!» — вскрикиваю я про себя, не зная, как разобраться в том, что таится в глубине этих глаз.

Но проходит неделя, другая, и я успокаиваюсь. Кажется, все становится, наконец, на свои места.

И вдруг — снова эти глаза! То — в минуты, когда Эль, вне сомнения, не ожидает, что я смотрю в ее сторону; то — при встрече случайной в коридоре.

Я убежден в правдивости ее слов: «Я не хожу за Вами по пятам, я не слежу, не разузнаю, не преследую…» Верю, что эти глаза, этот взгляд я ловлю случайно, неожиданно для нее самой. Но начинаю опасаться, что глазам Эль теперь всегда присущ этот взгляд. А стало быть, и эти ее мысли и отчаяние.

Порой во мне вспыхивает раздражение, и готовы сорваться с языка незаслуженные слова: «Взбалмошная девчонка!» Но раскаяние тотчас овладевает мною.

…Время приближается к экзаменам. Я перестаю замечать взгляды Эль и постепенно убеждаюсь, что Эль утихает. Не увядает, нет. Скорее, обратное: расцветает. Прекрасный цвет лица, черты полны обаяния, движения пластичны, спокойны. И, слава богу, не глядит на меня.

«Мы становимся вновь добрыми друзьями», — думаю я.

…Времени для записей не остается. Слишком длинным стал мой рабочий день. Моя диссертация не оставляет мне свободной минуты — тону в изобилии первостепеннейшего материала.

Слава богу, Эль не смотрит больше на меня. Все хорошо. Или, как любит умозаключать Ефим Сергеич: «Утряслось!»

…Я давно не касался моей записной книжки. Посмотрел последние записи: «Все хорошо!»

А настроение отвратное. Сам не понимаю, почему? Видимо, устал, перетрудился.

Мне скучно дома. Моя работа лежит. В классе, мне кажется, я не получаю былой полной отдачи. Но, может быть, это только кажется.

…Удивительное ощущение какой-то ненужности моей. Безусловно знаю — делаю нужное; работе отдаю все свое время (я вновь усиленно работаю и над диссертацией); меня ценят: говорят, в «наших верхах» заинтересовались моими школьными занятиями; поговаривают о «моей методике»! Экая глупость! А ощущение ненужности (стыдно сказать — какой-то пустоты жизни) не проходит.

Вечерами чаще заглядывает ко мне Ефим Сергеевич — «на огонек». Все подтрунивает: «Вечный холостяк!..» О, будь он неладен!

…Все же изумительная это девочка. Я не раз бывал в ее доме (я уже писал об этом). Если бы я не знал ее отца и мать, я никогда не поверил бы, встретив их случайно, что они родители Эль. Природа удивительный мастер. Каковы пути отбора тех почти фантастических ген, которые создают нового человека? Этого проследить еще не можем. У гениев рождаются посредственности, а потомки душевнобольных становятся гигантами мысли — бывает ведь и такое!

Эль — богатейший материал: духовный мир — ясность мышления, мир чувств, упорство воли. Лицо, сквозь которое словно просвечивает душа. Счастливым будет тот, в чьи руки она попадет. Но будут ли добрыми и умными эти руки?

В классе все спокойно. И глаза Эль спокойны. Совершенно спокойны.

…Черт возьми! Ловлю себя на мысли, что порою мне нестерпимо хочется вновь побывать у второго фонтана и встретить Эль. Мне кажется, я сказал бы ей теперь… Впрочем, я не сказал бы ей, наверное, ничего нового.

…Закончен учебный год. Экзамены прошли блестяще. Выпускной вечер — говорят, такого подъема давно не было. Сколько благодарностей! Сколько добрых слов, пожеланий! Особенно ценных — от детишек. Но детишки-то уже — молодые люди. Миша Плетнев, Ваня Бурых, Танечка Рогина, Получерная Вера, Эль!..

Все! Танцевал со всеми — «тащили» меня, и никак нельзя было отказаться. Все плясали, даже Ефим Сергеич отплясывал как юнец!