Пётр Лебеденко - Четвертый разворот

— Это совсем другое, — ответила Анна. — Он мой сын, он не мог забыть, что я дала ему жизнь.

— Жизнь? — скептически улыбнулся старик. — А чего она в наше время? Разве вы не проклинаете тот день, когда вам дали жизнь? И разве вы не молитесь своему богу, чтобы она скорее закончилась?

Старик был прав — Анна мечтала о таком избавлении. «Зачем? — спрашивала она себя. — Зачем я живу? И чего я жду?..»

Почти каждый день из какой-нибудь хибары на виа Пикадилли выносили сколоченный из ящиков гроб. Кто-то на последние гроши купил морфия и ушел из жизни с блуждающей улыбкой человека, которого где-то ждет великое счастье, кто-то умер от истощения, кто-то от старости. Маленькие похоронные процессии медленно тянулись вдоль обрыва с опустевшими норами, и Анна, от нечего делать пристраиваясь к этим процессиям, шла за гробом и с любопытством всматривалась в лица провожающих своих близких на кладбище.

Превратившись в настоящую нищенку, она с такими же оборванными, грязными, вечно голодными старухами и стариками с утра до вечера рылась в мусорных ящиках, отыскивая там кухонные отбросы, а потом, вернувшись в свою лачугу и в изнеможении упав на койку, долго лежала с открытыми глазами, глядя за окно в надвигающуюся ночь.

Ночь была длинной, как дорога в ничто, как пытка и боль. И от этой боли Анна тупела, ей казалось, что она уже давно перестала что-либо ощущать, что-нибудь вспоминать, о чем-то думать. И еще ей казалось, будто она видит маленькую процессию, равнодушно, без скорби и слез шагающую на кладбище. Несут ее, Анну Луганову, и она тоже не скорбит и не плачет, она только всматривается в лица провожающих, надеясь увидеть среди них Алешку… Увидеть последний раз.

Юта сказал:

— Командир, из Исландии идет еще один циклон.

— Куда? — спросил Алеша.

— Пока он танцует. Вправо, влево, снова вправо. Танго «В бананово-лимонном Сингапуре». Но…

— Но? — спросил Алеша.

— Есть тенденция повернуть в нашу сторону. Он может прихлопнуть нас в любую минуту.

— Тех, что в подвижке, он тоже может прихлопнуть. И тогда им конец. Как, Саша?

Второй пилот глубокомысленно заметил:

— Точно, командир. Тогда им конец.

— И все-таки надо подумать, — сказал Юта.

— Думай. Каждый штурман обязан думать.

Экипаж Луганова обеспечивал несколько групп полярников, разбросанных на сотни километров друг от друга. Собственно говоря, Алеша прилетел на Север не для этого. Он, а вместе с ним и еще два экипажа занимались перевозкой грузов для готовящейся большой экспедиции, но когда они уже почти закончили свою работу, вдруг выяснилось, что полярный летчик Артемьев, прикрепленный к постоянным группам исследователей, должен улететь в Москву — его переводили на международную линию. Вместо Артемьева на время оставили Луганова, дав ему другую машину.

Алеша истосковался по Инге. Но все же настаивать на вылете в свое управление он не стал. Север был для него не просто обыкновенным местом работы, Алеша чувствовал к Северу какую-то родственную привязанность. Здесь все ему напоминало об отце, которого старые полярники до сих пор вспоминали с необыкновенной теплотой. «Клим Луганов? Батюшки мои, да как же можно забыть этого человека? А ты его сын? Родной сын? Правильно сработал Клим, хорошего наследника своих дел оставил!..»

Они переносили тепло воспоминаний о Климе и на Алешу, он был как бы продолжением Клима — его необыкновенно широкой души, его мужества и доброты. Однако Алеша понимал: чтобы по-настоящему стать продолжением отца, он должен и сам проявить те же качества, которыми обладал Клим Луганов. Если он их не проявит, значит, Клим Луганов «сработал» не так, как надо, значит, Алеша не чтит его имя и, вольно или невольно, стирает память о нем.

…Три дня назад группа полярника Молчанова, самая дальняя от базы группа, радировала: «Началась интенсивная подвижка льдов. Открылись полыньи, обстановка угрожает зимовке…» И в конце радиограммы тревожное, как крик затерявшегося в пурге человека: «Следите за нашими позывными, самолет принять не можем…»

— Это не значит, что мы не можем вылететь, — сказал Алеша начальнику базы. — Разрешите?

— Нет! — отрезал начальник. — Ты плохо знаешь Молчанова, Луганов. Если он говорит «не можем», значит, точка. — Он подозвал синоптика с картой, ткнул пальцем в обведенный красным квадрат. — Что там?

— Буран. — Синоптик прихлопнул ладонью по этому квадрату и поморщился. — Пурга, все там сейчас как в аду.