Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

— Может, он хотел бы срыть с лица земли это поле, — ворчливо добавил Флавий и вдохнул полной грудью, расправляя плечи и поглядывая вокруг, как бы довольный, что поле все же оставалось на месте.

Они стояли на возвышенности, откуда совершенно отчетливо различались почти все приметы левого фланга русских — и уже окутанная предвечерней дымкой гряда Утицкого леса, и церковь, возле которой должны находиться флеши Багратиона, и поросший кустарником Семеновский овраг. Прямо, ближе к деревне Горки, виднелся холм, на котором они стояли с Валерием полтора часа назад. И, мысленно проведя от этого холма прямую к кургану, где они сейчас находились, Алексей обратил внимание, что они стоят как бы посредине огромного, размеченного необычными вехами пространства. Этими никогда раньше не виданными вехами были гладкие каменные столбы, расставленные то тут, то там — за леском, за овражком, за речкой, на лугу. Они словно проросли из земли живым, имеющим корни гранитом, и, как на деревьях, на них свили себе вечные гнезда орлы. Для Алексея уже не имело никакого значения, что вот та башенка — памятник солдатам 7-й пехотной дивизии, геройски выстоявшим в упорнейшей схватке с кавалерией генерала Шастеля, а рядом с ней — памятник русским артиллеристам батареи капитана Рааля, особо отличившимся при отражении кавалерийских атак за ручьем Огник. Он уже не воспринимал, в честь кого поставлена мощная каменная глыба с большим бронзовым орлом на ней, и путал, где стояли кирасиры-астраханцы и откуда ринулись на полки Мюрата, защищая батарею Раевского, наши кавалергарды. Его внимание устремилось к одному, к тому, что наполняло душу неизъяснимым восторгом и печалью одновременно: гранитные столбы, пирамиды и глыбы, которые привычно видеть на каком-нибудь кладбище, за церковной оградой, действительно стояли, словно фантастические деревья. Они не воспринимались кладбищенскими памятниками еще и потому, что по всему полю ветерок разносил свежесть только что скошенного луга, и в этот фиалково-ромашковый настой отчетливо врывался другой истинный дух русского поля — запах горьковато-сладкой полыни.

— Между прочим, — сказал Флавий, оборачиваясь к Валерию, — Пьер Безухов именно здесь схватился с французским офицером. Помните? — И по памяти продекламировал: — «Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все также свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат все дергался, но его убирали». Да, это было здесь, — повторил Флавий и, словцо снимая паутинку, провел по лицу рукой. — Но я вам покажу другое, совсем другое! За мной! — позвал он и начал спускаться вниз по тропе.

Спрыгнув в поросшую травой яму, он завел их в какой-то подвал; когда глаза привыкли к сумраку, они увидели лавку, стол. От стен, обложенных досками, отдавало сыростью глины.

— Это дот, — сказал Флавий. — Долговременная огневая точка времен Великой Отечественной войны. А вот здесь, — и, высунувшись из бетонной, нависавшей над входом ниши, он показал на осыпавшуюся, еще хранящую свежие следы лопат стенку траншеи, — здесь мы нашли двоих — солдата двадцать седьмой пехотной дивизии генерал-майора Неверовского и солдата тридцать второй краснознаменной дивизии полковника Полосухина.

— Ну и что? — пожал плечами Валерий.

— А то, — тихо проговорил Флавий, — что солдат двадцать седьмой дивизии воевал здесь в двенадцатом году, а солдат тридцать второй — в сорок первом.

— Фантастика какая-то, — усмехнулся Валерий.

— Какая уж тут фантастика, — все с той же задумчивостью, похлопывая по травянистому брустверу ладонью, произнес Флавий. — Сам был на раскопках. Вот здесь начали раскрытие — и по киверу узнали, чей солдат. Стоял себе целехонький — лицом на запад. И в патронной сумке сорок три патрона — сам пересчитывал…

— Ну а этот… нашей войны? — недоверчиво перебил Валерий.

— Обе наши, обе отечественные, — поправил Флавий и ловко вспрыгнул на бруствер. — В двух шагах стоял, тоже целехонький, и в ту же сторону лицом, на запад, откуда шли танки.

Солнце наливалось красным и опускалось прямо на глазах.

Флавий опять взглянул на часы и заторопил: