Владимир Глушаков - Цветение калины

— Что вреднющий был — на редкость! — вставила Тамара. — Поплакали мы, зато и тебе, Тарзан, от Миколы доставалося… Или забыл?

— Где там все упомнишь… — отмахнулся Иван, явно не польщенный неожиданным признанием сестры. Но Тамара, разгоряченная застольем, насмешливая и язвительная весь вечер, не вняла недовольству, легкой тенью промелькнувшему по лицу брата.

— Мне было о ту пору лет десять, ему — что-то около двенадцати. А тогда, сразу после войны, постоянно крутили в нашем клубе «Тарзана». Вот он, бывало, после фильма разденется до трусов, вымажется сажей — одни глаза синеют, — схватит меня поперек и тащит на старую грушу у сарая. Я вся искричусь, мама с дубцом прибежит под дерево — не помогало.

— Очень занятно… — Розалина Юрьевна загоревшимися от восторга глазами так и ела золовку, изредка с удивлением оглядываясь на мужа. — Это, слушай, так не похоже на него…

— И один раз таким во манером, — Тамара движением рук воспроизвела, как Иван хватал ее поперек, — он затащил меня на ту самую грушу — наверное, хотел в гнездо к аистам подкинуть? — Она выжидающе прищурилась на брата, и тот, разобравшись в ситуации, перестал дуться и даже попытался заговорщицки подмигнуть рассказчице. — Да на беду малость не подрассчитал, бедняга, — взгромоздился вместе со мной под мышкой на сухой сук, который одного его выдерживал… — Тамара прыснула в подставленные ладони, растерла на щеке выскочившую слезу. — Ну и ухнули вниз вместе — прямо на крышу курятника. А какая там была крыша? — из старенькой толи, настланной сухим бодыльём… Короче, куры с перепугу две недели не неслись. Влетело нам по первое число!

— Браво-браво! — захлопала в ладоши Розалина Юрьевна, по очереди оглядывая то мужа, то золовку и непонятно кому из них больше адресуя свой восторг. — И чем же закончились похождения видиборского Тарзана?

— А ничем. Из похождений он не вылезал до призыва в армию — домашние в конце концов к этому привыкли. Вообще перестали обращать на него внимание, и, случалось, только чудом этот баламут оставался жив… Вот такой, может, один из сотни случай. Как-то в июльский полдень, спасаясь от жары, опустил в колодец ведро, сам взобрался на сруб, опутался цепью и завис в прохладе. Сколько времени провисел так — никто не знает, а сам говорил, что не помнит, и, наверно ж, задремал, а? — попробовала уточнить Тамара, но Иван, хмыкнув, неопределенно пожал плечами.

— А сосед, Коля Бахер, на тракторе работал, клыпал с поля на обед. Видит, цепь размотана в колодец, — решил поднять. Крутнул раза два ворот, увидел черные руки на цепи да с перепугу и выпустил ручку. Сруб ходуном заходил. Бабы потом смеялись: на всех четырех рвал к своей калитке, как боров!

— Так тут и понятно — животный страх напал на человека, — слегка взбудораженный рассказом, будто речь шла вовсе не о нем, мудро вставил хозяин, и женщины согласно кивнули.

— Да-а. Вот так у нас, баб, получается… — с невеселой улыбкой продолжала Тамара. — Как бежал Бахер — все видели, еще и прибавили потом к увиденному три раза по стольку, а вот выручить человека из беды умишко короток: мечутся вокруг колодца, ойкают, причитают… К счастью, Микола наш дома обедал, он раньше Бахера сорвался с трактора. Выскочил с ложкой на бабий вой, ухватился за цепь — и вниз. Да, молодец, не стал дожидаться, пока их вытащат — сделал братику искусственное дыхание, потому как нахлебался тот воды и уже глаза под лоб закатил. Потом вытащили их. Считай, на этом бы и вся история, да только наш Микола дохлебал щи и вышел на двор (машина от калитки просигналила), как вдруг слышим с мамой дикий хохот и ругань во дворе. Выскакиваем и такую картину наблюдаем: Микола — руки в боки, стоит от крылечка шагах в пяти и наблюдает, уже молча, как младший братец, у которого еще не обсохли вихры, с остервенением лупит молотком по боевому винтовочному патрону! Откуда он его приволок?.. Сделал было Микола шаг к порожку, хотел, не знаю, что уж он хотел сделать с тобой! — но плюнул, махнул рукой и бегом за калитку…

Кукушка, распахнув клювиком круглую дверцу настенных часов, прокуковала одиннадцать раз.

— Пора мне, — подхватилась Тамара. — Заболталась у вас совсем! Поить и кормить так вкусно меня, Розка, впредь не надо. А ты, братик, не обижайся, ладно?

— Не на кого обижаться, кроме как на себя. Мне, поверишь ли, самому под конец стало интересно… Вроде что-то похожее и было со мной, а вот так, как ты рассказала, этих подробностей уже не помню.