Владимир Глушаков - Цветение калины

Вышли на улицу и вдруг словно спохватились — свидетельство о браке осталось там, в суде. Значит, все вышло по-настоящему? От этой мысли Тамаре сделалось не по себе. Еще час назад этот человек был ей не чужим, и вот — чужие… Час назад у него и у нее было веселое настроение (бумага все стерпит!), а теперь… Она смущенно и виновато поглядывала на него сбоку, то ли не решаясь заговорить первой, то ли боясь сказать слово невпопад, то ли вообще не зная, о чем говорить в подобной ситуации. Она вдруг почувствовала незнакомое ей отчуждение к мужу, отчуждение, которого не знала даже в те моменты, когда до нее доходили слухи, что он ей изменяет. Однако с тем, что было в их отношениях, она смирилась, наверное, потому, что по-настоящему не любила его никогда, — можно, оказывается, жить и без любви, а вот с этой минуты их, по сути, уже ничто не связывает, кроме сына. Они разведены, а что поменялось для нее? Ничего. Она, как ни крути, осталась при своих интересах. Зато он теперь станет изменять в открытую, и ей ничего не останется, как помалкивать… Господи, в какое дурацкое положение поставила она себя, согласившись на фиктивный развод! Но почему — фиктивный? Где это записано? Тогда получается, что она его попросту… одурачила. Вот славно!

Однако, погорячившись, Тамара так же быстро и поостыла: вспомнился недавний ночной скандал в доме Сукача, когда на выпад жены: «Какой ехал — такую и подвез!» тот ответил: «Чья бы корова мычала… Думаешь, ты лучше сестры?» Злую, удавкой подступившую к горлу обиду не выплакала в подушку до утра, но ничего не сказала ни ему, ни сестре — даже вида не подала, что все слышала…

Вера, как и условились, вскоре приехала в Минск. Довелось еще недельку побегать по знакомым, чтобы устроить ее без прописки на работу, — нашлось место в овощном ларьке, метрах в двухстах от дома, в тихом городском закоулке.

И вот теперь, когда подошла очередь на квартиру и завертелась с утра до ночи бумажная волокита, когда приехала Вера с сыном, — даже растерялась: а не много ли берет на свои плечи? Зачем ей лишняя забота? Тогда, может, и Игорька пока не стоило привозить из деревни?.. А если — стоило, значит, есть ей дело и до квартиры, и до Веры с сынишкой, и до брата Сергея, который, возможно, приедет на днях…

Они вошли в подъезд нового, уже отделанного изнутри дома, в котором была и ее, Тамарина, квартира, поднялись по пыльной лестнице, резко пахнущей известкой и краской, на седьмой этаж. Дверь в прихожую была заперта. Жорка молча колупнул в замке отмычкой и распахнул дверь.

— О, тут уже обои поклеили! Сверху, значит, идут — внизу не поклеено. А вода, интересно, есть? — Тамара радостно и нетерпеливо покрутила блестящий кран. — Не включили еще… Все равно славно! На кухне танцевать можно. — Вскинув руки, как два крыла, плавно закружилась по кухне, остановилась, посмотрела на Жорку, занятого своими мыслями, и моментально отчего-то погрустнела…

Жорка рылся в хозяйственной сумке, раскладывая на подоконнике хлеб, вяленых подлещиков, лук; потирая руки, оглянулся на Тамару. Она хорошо знала этот взгляд: почти мальчишечья радость от предстоящей выпивки и скрытное, замешанное на подозрении злорадство, полное безразличие к ее радости, переживаниям. И Тамара нечаянно поймала себя на мысли, что игра-то, по сути, кончилась… То, что в конце концов должно было произойти в их жизни, произошло сегодня. Жаль, что ему э т о г о не понять. Ничего, пусть думает, что игра продолжается. Даже если это игра, в ее руках отныне главный козырь. Все так. Но как бы она хотела войти в новую квартиру с другим человеком, насколько бы она, квартира, стала желаннее, какое бы это было счастье видеть суетящимся на кухне не этого — другого…

Жорка, торопливо жуя, притянул ее к себе, она через силу улыбнулась. Он понял ее улыбку по-своему.

— Рада?

Она не отстранилась, измученно прикрыв глаза. Но когда он дернул молнию брюк, порывисто оттолкнула его руку.

— Сдурел.

— Не крути динаму. Почему бы нам не попробовать… в новом, так сказать, качестве? — Он ухмыльнулся. — В новой хате.

— Потому и не хочу, чтобы ты тут поганил. Это сынова квартира, понятно?

— К-ха, — ядовито усмехнулся Жорка, — А куда ж мне теперь деваться? Пойти с повинной в нарсуд и попросить прощения у дядей и тетей?

— А разве я тебя гоню? Только вот не по-людски у нас получается…

— Заткнись, фуфло! Что ты из себя корчишь? Сейчас в тебе совесть заговорила, да? А не ты ли эту кашу заварила, тряпишница?

— Знаю. Но так больше жить не могу… не желаю, понятно?