Владимир Глушаков - Цветение калины

Не ожидал Хавронич такого поворота дела: рассчитывал «добить» забулдыгу-грузчика, а тут надо самому объясняться перед народом… Покраснел даже. Встает! «Да, ездил… Но вопрос согласовал с начальником цеха». Чуприс, понятно, подтверждает.

Что делать? Причина у одного и у другого. Правда, один смог рассказать о своем горе только теперь, когда его приперли к стенке, другой сумел обделать все как положено. Поэтому мастер так же неожиданно как появляется на повестке дня — исчезает, а решают далее, что делать с грузчиком… В конце концов договариваются до того, чтобы не увольнять, а лишить ста процентов месячной премии за появление на работе в нетрезвом виде. И проголосовали. Называется, докопались до истины… А отчего он появился тогда в нетрезвом виде? И после этого собрания, так и не получив потом ни разу премиальных, опять потянулся к выпивке, пока его и не уволили?.. И дело же тут не только в нем. У него, интересовался я, семья: жена да трое или четверо детей… Вот меня и задели те премиальные! Получается так: деньги те мы отобрали вовсе не у него — на выпивку он всегда сшибет рубль! — а от семьи этого грузчика. От детей его оторвали… Вот что обидно! И в бригаду, знаю, эти полста рублей не попали…

— Может, подсказать — куда они попали? — равнодушно хмыкнул Иван, которого, по всему видать, забавляли горячность и желание докопаться до истины мастера Гени. — Секретаршам и табельщицам, которые и без премий, выбиваемых из нашего брата, оформлены токарями и слесарями шестого разряда… Ага! А вы, горячие головы, до сих пор таких простых вещей не знали? Эх, а еще руководить собираются… Кузнечики зеленые! Не завидую я вашим женам, не-а!

Маршрутный автобус, грохоча звонкой на морозе жестью капота, мягко притормозил у видиборского магазина. Через считанные минуты Иван стоял у калитки родительского дома. Аккурат в этот утренний час, внятно пахнущий молодым чистым снегом, хозяйки топили печи. Из труб хат протянулись к небу розоватые стволы дымов. Изредка морозную тишь, искрящуюся на ярком утреннем свету тысячами иголок, встряхивали свежие звучные голоса соседок, стук подойников, скрип смерзшихся калиток. Приезд раннего гостя в Видибор привлек внимание сельчан, и Иван, отвечая на приветствия, ступил во двор и… сразу увидел мать. С охапкой дров на руках она направлялась от поленницы к крылечку. Сбоку семенил по сыпучему снегу, уцепившись одной рукой за бабкин андарак, другой — прижимая к груди лозовое полено, мальчонка в оранжевой вязаной шапочке.

— Не спится, мама? — от калитки подал голос Иван.

— Вой, сынок мой приехал!. — Анастасия Мироновна скоренько освободила у крылечка руки и, обмахивая с телогрейки древесные соринки, поспешила навстречу — звучно на морозе расцеловались.

— Где ж ты такого помощника придбала? — Иван задержал смеющиеся глаза на мальчонке, не отстававшем от бабки ни на шаг.

— А ето… Частей проведывай родню, сынок! — с лукавой усмешкой погрозила пальцем Анастасия Мироновна. — Внучек мой — Тараска. За хозяина во! Привезли бабе на рождество. Им там, в городу, некогда, а мне с внучком — веселей.

— Зачем вам, мама, этот тлум на старости? То детей была полная хата, теперь — внуки… Когда ж ваши руки отдохнут? Я на обратном пути заеду к Сергею и пристыжу…

— Не треба, сынок, етой сварки. Я с твоим батьком век без нее прожила, хочу, чтоб и вы ее не знали. Что б я зараз робила одна в пустой хате? А так я при деле, И раз потребна детям своим, значит, рано еще мне собираться к Трофимку. Еще поживу… А чего мы стоим на холоде? Пошли в хату!

— Одной, мама, тяжко, — вздохнул Иван, обметая березовым веником у порожка сапоги. — Я вот за тобой приехал… Ты погоди! — поднял он руку, хотя мать и так молчала, глядя на него с тихой усмешкой, чуточку удивленно и недоверчиво, как некогда в детстве. — Побудешь зиму в тепле, а летом тебя никто неволить не станет. Живут же твои ровесницы в городе — еще сколько! — и не жалуются.

Анастасия Мироновна качнула головой, будто в чем-то и соглашаясь с сыном, и в чем-то не желая его разубеждать; достала из рукава платочек и сперва вытерла у внучка под носом, затем скоренько поднесла уголок платочка к глазам.

— Отчего ж не жить, сынок. Хватает теперя и еды всякой и одежи красивой. А только не нравится мне порядок вашей жизни. Как на поезде едете скрозь. Выходные на вокзале перемаетеся — и дальше едете. А куды? Так и неведомо мне и смутно от етого неведанья…

— Это потому, мама, что город — не ваша территория, — в раздумье заметил Иван и не нашел других аргументов.