Владимир Глушаков - Цветение калины

— Начальник корпуса обещал всяческую поддержку. Он только что вернулся из Москвы, где эти вопросы обсуждались и рассматривались со всех сторон. Для начала нужно нам избрать совет бригады, и я предлагаю ввести в него Самсона…

— Ты знаешь… — мастер Геня с хитринкой прищурился на Сергея. — Я не против.

— Ну что ж, Геннадий Петрович, давай работать дальше. Думаю, сработаемся с тобой, а?

— Трутень, за лето так и не выбрался! — выговаривал Ивану торопливый, как всегда, в речи и движениях Демьян; поотстав от них, вполголоса переговаривались Сергей, Вера и Розалина Юрьевна; все шестеро, включая и Надежду, направлялись с Минского автовокзала к Сергею; ему выделили на заводе кооперативную двухкомнатную квартиру в доме, поднявшемся на пустоши в полутора километрах от вокзала.

— Во-во! — басил в ответ Иван. — Да я лет пять уже у тебя не был, а хорошо помню, как после твоей черники у меня напрочь вкус ко всякой ягоде отшибло. А сейчас что, на клюкву позовешь? Чуешь, Вера? — Иван оглянулся. — Однажды, давно, правда, было, соблазнил этот старатель меня на чернику. До позднего вечера, пока и не стемнело, держал на лесной делянке. А у меня с непривычки поясница стонет, ноги дрожат, перед глазами чертики скачут — прилег со всего этого под кустом и голоса не подаю, зная его сквалыжный характер. Пальцы до того ослабели, что уже и ягоду не держат… Хотя б, думаю, прополз этот жук мимо. Куда там! Тащится, пригнувшись, прямо на меня — воздух нюхает: «А-а, вот ты где? Не время вылеживаться — тебе еще банку набрать». — «Да как же я наберу — ягоды не видно». — «Нельзя из лесу с пустой посудой выходить, грех!» — отвечает, а руками, как рычагами, шарит в траве. Пришлось, передвигаясь по-пластунски, набирать проклятую банку. А когда собрались выходить из лесу, он на ходу уже кустик сорвал — ссыпал горсть ягод в рот, признался: «О, так она еще и вкусная!»

— Все равно мне до вашей сестры далеко, — явно польщенный, что его на сей раз уличили в хозяйской рачительности, Демьян довольно покивал.

— Ты, Симон, не трогай Сукача! — Широкоскулая Надежда с детства выделялась среди деревенских ровесниц неуступчивым характером и острым языком. Из домашних, Сергей знал, лишь она называла среднего брата Симоном, и вполне безобидное имя, с ее легкой руки давно ставшее кличкой, пристало к Ивану до обидного глупо…

Однажды, когда к ним в баньку пришли мыться после фермы соседские бабы, Иван, выбирая веник, замешкался на чердачке и… затаился с испугу, когда увидел внизу, на лавке, успевших растелешиться теток. Те без умолку тараторили и, поеживаясь, с визгом и хохотом то вскакивали в баню, то в клубах пара выметались обратно в предбанник. Когда наконец угомонились и начали мыться, Иван скоренько скатился по лестнице, и тут — надо же такому приключиться — дверь распахнулась и из бани вывалилась тетка Ядвися — белотелая и огромная, как гора, похожая в своей первозданности на великанш Рубенса, репродукции с полотен которого висели в школьной «третьяковке» на втором этаже.

— А табе, Симон, чаго тут треба?! — распростерла она над вихрами бедного хлопца огромные, как свежеструганные весла, ручищи. — Бабских задниц не бачыв?!

Симонами, по какой-то давнишней легенде, в деревне звали каждого, кто имел обыкновение пялиться на неприкрытые бабские прелести.

Иван вылетел из предбанника, как выброшенный катапультой, а главное, на его беду, вместе с теткой Ядвисей, которая вряд ли кому бы поведала про это постыдное столкновение в предбаннике, парилась и Надька. От нее и пошло гулять по деревне дурацкое прозвище, поскольку причина свести счеты с Тарзаном, то есть Иваном, появилась на другой же день. Вот и теперь, прожив в городе два с половиной десятка лет, он, выходит, не избавился от него…

— Разве я пристаю? Он ко мне вяжется. — Иван шутливо подтолкнул в бок Демьяна. — Трутнем обзывает…

— Правильно обзывает. Вы тут, в городе, не сильно-то переработалися. Вона какие будки понаели — ушей из-за щек не видать.

— Ладно тебе, сестра, — Иван, примирительно улыбнувшись, приобнял сестру за плечи, заглянул в глаза. — Мы ж не ругаться тут собрались, а вроде как на новоселье. Жаль, мама не приехала…

— Она, когда при здоровье была, никуда с двора не выбиралась. А теперь, без папки, каково ей одной?..

— Я уже думал об этом. Попробую уговорить, чтоб на зиму — ко мне, а там как хочет. Ну что, Демьян, голову повесил? Кончились, значит, твои пути-дороги? — перевел Иван разговор на другую тему, и в его голосе пробились сочувственные нотки.