— Черт его знает, — промямлил Лариков.
— У него родители — подполковники.
— Это как?..
— Очень просто. Отец обыкновенный подполковник. Он на пенсии уже, правда. А мать — медик. Военный врач. Но тоже подполковник. Они нам кооператив построили. Две комнаты. И раздельный санузел. Хорошо?
— Хорошо, — опять похвалил Лариков.
Вараксин маячил в отдалении. Случайно встретились глазами. Вараксин приветливо улыбнулся. И Лариков ему издали тоже.
— Ну спасибо тебе, Веденеева, что зашла, — вдруг стал прощаться. — Молодчина, что не забываешь нашу, так сказать, альма матер…
Ася пристально глядела на него.
— Тебя сны не мучат? — спросила тихо.
— Это что с тобой, Веденеева? — изумился Лариков. — Отчего ты вдруг со мной на «ты»?
— Я, видите ли, вру очень много, — сказала Веденеева, и видно было, что это всерьез. — В последний год особенно. Это прямо что-то удивительное. Бывает, неделями слова правды не говорю. То ли это жизнь так складывается, то ли еще почему… Только вдруг невыносимо мне как-то все это стало. Такое мое лживое положение. С чего-то эту жуть ломать начинать надо? — спросила она, но Лариков промолчал.
— Вот вас, к примеру, уже давно про себя на «ты» зову. Наверное, и в быту так надо?..
Он опять не ответил.
— А про сны я вот почему сказала. Вы, может, помните, в девятом на картошку ездили. Там дождь пошел. Не припоминаете? Это естественно. Мало ли дождей… А я запомнила. Дерево там росло. Посередине поля — одно. Большое. Под этим деревом мы от ливня и спрятались. Вы и я. Рядом стояли. Вот этот ливень мне ночами все и мерещится отчего-то.
Лариков молчал.
— А вы позеленели, — почти без всякого перехода вдруг пожалела его Ася. — Стареть начинаете, что ли? Вам сегодня сколько стукнуло?
— Ты и это помнишь?..
— А как же? Мы вам как-то всем классом поздравление сочиняли. В стихах. «И много-много светлых дней среди друзей-учителей…». Исключительная ахинея, а?.. Так сколько?..
— Тридцать три.
— Смотри-ка, Лермонтова уже шесть лет как застрелили… Правда, Пушкину еще четыре жить.
Вараксин глядел на них издалека.
Стояли посередине бедлама перемены. Потом опять раздался звонок.
…А дерево, правда, когда-то было. Дерево. И ливень. Рядом стояли — Ася не сочиняла. Вдруг вышло солнце. А дождь не переставал. Только стал светиться насквозь. Неправдоподобно. Будто ртуть сквозь листву с небес…
В зеркалах парикмахерской многократно отражался Виля. Его шевелюра большей частью уже была рассыпана по простыне, в которую он был замотан по шею. Стриг Паша. Тот самый «человек-оркестр».
— Я думаю, договорились? — спросил Виля. Паша ловко выполнял стрижку «под нуль».
— Тебе по-русски говорят? — удивлялся Паша. — Ну нету у нас ни секунды. Целый день на работе все. И репетировать негде. И некогда. По ночам, говорю, на остров ходим.
— Ночью — хоть на Луну. Мне вечер нужен. Один. Для матери.
— Ну ангажированы мы, ексель-моксель, — опять мотал головой Паша. — Свадьба у нас. Халтура.
Стричь кончил. Помел мягкой кисточкой по голубоватому черепу.
— А ты зачем «под нуль» просил? — запоздало поинтересовался Паша. — В военкомате вроде теперь не требуют.
— Жарко, понимаешь, — серьезно отвечал Виля, — под шевелюрой мозги слипаются. Свежести охота. Озона.
— Какого озона? Где? — не понял Паша.
— Вот здесь. — Вилька постучал себя кулаком по лбу. — Взбрызни… — попросил он.
— Боюсь, щипать будет, — засомневался Паша.
— Бог терпел и нам велел, — уперся Вилька.
— Зачем тебе?.. — Паша пожал плечами.
— Говорю же тебе, для матери. Она любит.
Паша взял флакон, надавил грушу. Взбрызнул. Действительно, адски щипало.
Старшина аккуратно вырезал ножницами из рядка Вилиных фотографий одну. Вырезал, наклеил в угол дела.
— Фамилия?
— Опять? — удивился Вилька. — Ведь писали уже.
— Фамилия? — не меняя тона повторил вопрос старшина.
— Тишин.
— Имя?
— Вильгельм. Можно просто — Виля.
— Нельзя, — поправил старшина. — Отчество?
— Алексеевич.
— Год рождения?
— Шестьдесят первый.
— Образование?
— Десятилетка.
— Кем работает мать?
— Проводница. На железной дороге.
— Отец?
— А зачем вам?
— На вопросы вопросами не отвечают. Кто отец?
— А он у меня как бы не считается. Я его и не видел никогда.
— В анкете все считается.
— Ну вроде инженер.
Читать дальше