Сергей Соловьёв - Спасатель

Звук был отключен. Где-то играли в футбол. Над полем лил дождь. Сильные, уже промокшие до нитки мужчины, зверея, гонялись по грязи за мячом. Внезапно кто-то кому-то вбил гол. Принялись целоваться.

— Гляди-ка ты, банка! — поразился Лобышев. Фотография лежала на столе. Из овальчиков выглядывали по-разному. Великое разнообразие выражений лиц. Да и сами-то лица всякие. А овальчики изображены были вроде бы даже и в небесах. Во всяком случае, по всей картине плыли пухлые белые облака. И ленточка вилась.

Едва светает. Плотен окрепший к утру туман. В лодку с берега грузят инструменты. Вот проплыл смуглый бок контрабаса. Звякнули золотистые тарелки. Потом понесли барабан.

— Держи, Лева, держи давай, а то брошу…

Бадейкин принимал инструменты. Передавал их с берега Паша, бадейкинский друг и партнер.

В густом неподвижном тумане двигались почти на ощупь. Весел пока не ставили. Паша отталкивался багром с кормы.

Перед мостом остановились.

— Оля, — позвал негромко Паша. В тумане возникла фигурка.

— Ой, — тихо ответили рассмеявшись, — а я уж чуть не заснула. Стоя. Как слон.

— Прыгай, — пригласил Лева и растопырил руки.

Оля ловко перелезла через перильца моста. Прыгнула. Было совсем невысоко. Хлюпнула под днищем вода…

Туман стоял и над Большим озером. Нахохлившись сидели в лодке. Зябко, Город истаивал позади.

Лодка бесшумно ткнулась носом в берег. Задевая за борта, прошелестела уже начавшая ржаветь трава. Остров мал. Посередине дощатый сарай. Рядом навес. Столб. К столбу тянутся провода. Больше тут нет ничего.

Опять тащили инструменты. Теперь от лодки к навесу. Флейты, смычки, геликон…

Паша развернул газетный сверток. В свертке были обыкновенные мужские брюки.

— Вот, — отчего-то торжественно сказал он, тряхнул брюками в воздухе. — Опытный экземпляр.

Ветерок качнул штанину.

— Примерь, — попросил Бадейкин.

Ушли в сарай.

Оля осталась одна. Ветер прошелестел травой. Где-то пискнула птица, но сразу смолкла.

Из глубины сарая раздалась зловещая барабанная дробь.

Пашино туловище теперь опутывал медный геликон. У плеча укреплена была скрипка. К ногам привязаны колокольчики. За спиной — барабан. В руках — флейта. Паша бережно поднес ее к губам, Флейта негромко спела. Легонько, в ритм, тряхнул ногой. Серебряно ответили колокольца. И тут он крутанул у себя на боку что-то невидимое: тогда в продольных швах брюк вдруг вспыхнули праздничные гирлянды ловко вшитых лампочек от карманного фонаря.

Оля в восторге била в ладоши. Лева Бадейкин истерически хохотал, захлебываясь, пуча глазами и держась за живот. Потом повалился в траву, болтая в воздухе ногами.

А Паша играл. И музыка была красивой.

Преподаватель литературы в старших классах Большеозерской средней школы Андрей Николаевич Лариков еще спал в этот ранний час. Был он довольно молод и спал крепко. Окно его комнаты настежь раскрыто в рассветный сад. На подоконнике лежали очки в круглой металлической оправе. Стекла запотели.

Из сада в комнату плыл туман…

Музыка продолжалась. Бадейкин уселся у Пашиных ног. Разглядывал лампочки.

— Яркость не маловата?

— Смешной! — удивился Паша. — Это же от батареек. Дела на лад пойдут, запросто от сети питаться станем. На выезды — танковый аккумулятор достанем…

— Он жутко мощный… не коротнет?..

— Люди вон в космос летают. И ничего, не коротит. Когда с головой сделано.

И Ася Веденеева тоже еще спала. Рядом, на соседней подушке, спал ее муж Григорий Ганин. Их сон был глубок, лица не выражали совсем ничего…

На острове вроде бы репетировали. Оля глядела в листок, считывая слова. Бадейкин ниже вторил ей. Паша держал аккомпанемент.

Негромко пели, туман редел, шло утро.

…Виля Тишин не просто спал, он спал с наслаждением. Виля спать обожал.

Уже давно верещал будильник, упорно тренькая до самого конца завода, потом наконец скис и замолк. Тогда мать пошлепала Вилю по щеке, сначала слегка, несильно, но Виля глаз не открывал, потом больней, но и это все оказалось зря.

Пошла на кухню, открыла водопроводный кран. Набрала в рот воды. Вернулась к постели. Брызнула на Вильку, вроде как на пересохшее перед глаженьем белье. Прием сработал безукоризненно. Вилю с постели сдуло.

Чистил зубы. Мать разговаривала с ним, обращаясь в зеркало, выглядывая из-за его плеча:

— Кружку, ложку, что еще?..

— В повестке написано… — мычал, отплевывая пасту.

— Пехота?

— Неизвестно, вроде — да.