Иван Торопов - Избранное

Мне, правда, говорили, что именно такое у Гайдукова правило — сколько бы ни продолжался поход — в рот не возьмет, даже пива. Предложи — на землю выплеснет. И обругает всяко. Не очень верилось, а оказывается, всамделе так…

Тихо и солнечно. Прекраснейший вид открывается с нашего высоченного берега. Блестящая спокойная поверхность Эльбы у берегов оторочена серебряной каймою пены. На том берегу черепицей крыш на фоне сочной зелени краснеет большое селение с остроконечной башнею посередине. Двухтрубный пароход бойко плывет по быстрому течению еще по-весеннему полноводной реки…

— Дас ист айн шёйне аусзихт! — напрягая память, говорю я.

— Что-что? О чем ты толкуешь? — спрашивает Володя Якушев, которого Гайдуков недавно титуловал Полумосквиным — за его явно не московскую примесь.

— Я говорю: какой прекрасный вид…

Чуть в сторонке сидит и пиликает на губной гармонике наш Воробей-разбойник; по боевой тревоге он не решился взять аккордеон, однако для таких экстренных случаев у него имеется про запас губная гармоника. Решительно не может жить человек без музыки!

— Да, правда, пацанва, мирная картинка… — задумчиво повторяет Гайдуков. — Прямо не верится. А всего лишь несколько лет назад… С одной стороны — наши прут, с другой — американцы лупят… другая была картинка… И встретились союзники на Эльбе!

— Ты Леша, случаем, не обнимался с союзниками? — спрашиваю я.

— Не… Я в Восточной Пруссии Гитлера добивал.

— Все хочу спросить у тебя: на щеке-то что за след? Пуля?

— Нет, Федя. Нож.

— Как?

— Ыхы… Я тогда еще не был танкистом, в полковой разведке обретался. Гонимся мы за драпающим немцем впритирку. Замотались, выдохлись. Зашли в какое-то поместье, поужинали и — спать как убитые на втором этаже. А часовой, каналья, тоже прикорнул. Утром спускаемся умываться в нижних рубахах — что такое? Народу вроде бы больше стало… и некоторые по-немецки лопочут… Ну и схватились за ножи. Оказывается: ночью немцы, какая-то группа, зашли в дом и тоже завалились спать, полумертвые. Ну, пока выяснили отношения, мне и полоснули по щеке, хорошо — не по горлу. Нас больше было, и мы раньше проснулись… Всяко случается на войне, Федя…

Гайдуков умолк и снова зачарованно уставился на реку.

Неожиданно к нам подошел начальник штаба подполковник Броневой. Мы было сделали движение встать, но он остановил нас мягким взмахом руки: отдыхайте, мол. Уселся рядом с нами, все еще в комбинезоне, спросил:

— Так какие проблемы решаются на берегу Эльбы?

— Да чудно, товарищ подполковник, — сказал Гайдуков. — На Эльбе и — вдруг такая тишина.

— Действительно — хорошо. Отстрелялись…

— Однако с союзничками-то все больше нелады, — продолжает Гайдуков. — Неужели совсем рассоюзимся? А то так и не успею демобилизоваться…

— Успеешь, Гайдуков. После такой войны хотя и будут разногласия, но должны люди найти понимание… Ведь люди все-таки…

— А вы, товарищ подполковник, как — всю жизнь решили… в армии? — спросил я Броневого.

— Я? — он заинтересованно остановил на мне внимательный взгляд. — Да, Мелехин. Именно так я и решил, — он улыбнулся и добавил: — Ведь мы, хохлы, службисты, не правда ли?

Он говорил не спеша, выразительно, с еле уловимым украинским акцентом, который придавал его речи приятную напевность. И вообще — очень мне нравится этот подполковник! Умный и пошутить любит, никогда не гаркнет на тебя свысока. Всегда до конца выслушает. Уважают его в части: я не раз слышал от солдат, что, дескать, приказание подполковника Броневого не просто хочется выполнить, а хочется сделать как можно лучше, всей душой…

Вот если бы в армии все такие командиры были!

— Вы меня извините, товарищ подполковник, — не отцепляюсь я, — но мне хочется знать: чем вам по душе служба в армии?

— А всем! — сразу ответил он. — Всегда с людьми. Это уже хорошо. И силищу эту грозную чувствовать — хорошо, — он кивнул на танки. — Быть на главном течении жизни… Поверьте, товарищи, в современном мире армия — очень важный элемент. Очень, — подчеркнул он. — Армия, Мелехин, это образец силы государства, так сказать, концентрат.

— Так-то оно так…

— Мне кажется, и вы бы могли стать отличным офицером, Мелехин.

— Я? — меня даже в пот бросило от такой категоричности.

— Парень вы толковый, я уж давно присматриваюсь к вам.

— Ежели бы мне предложили сразу после учебного, я, наверно, пошел бы в офицерское училище, — сказал я прямо.

— А теперь? Что изменилось?