Иван Торопов - Избранное

Ну что ж, это хорошо! Ведь нам полезно попотеть в трудных полевых условиях. Нам даже необходимо притереться друг к другу, получше узнать, кто на что способен.

День становился жарким, все гуще нависала пыль, хорошо хоть люки разрешили открыть…

Никогда в жизни я не видел столько пыли, как при переходе по проселочным дорогам больших танковых колонн! Изрыхленная, измельченная в летучий порошок стальными гусеницами пыль нависала над нами плотной колючей тучею — хоть топором руби. Она серым слоем накрывала броню танков, набивалась во все щели, скрипящей массой забивала рот и нос, лезла под комбинезон… Тяжело и противно было дышать, противно было двигаться… Пыль стояла так плотно, что среди бела дня приходилось включать фары танков и задние красные фонари, да и их более чем за десять метров уже не было видно…

Правда, рядом с проселками были шикарные асфальтированные и бетонные дороги, прямые, как стрела, аутобаны, по которым машины могли мчаться одновременно по три ряда в одну и в другую сторону… Но танковые колонны чрезвычайно редко выходили на такие дороги — мы жалели их, потому что наши гусеницы очень скоро измололи бы их в каменное крошево… Мы не хотели лишать молодое рабоче-крестьянское государство этих отличных дорог, и чтобы не разворотить их, мы на вынужденных переходах расстилали деревянные брусья…

Но и пыль не могла стать помехой тому ликующему, возвышенному чувству, которое охватывает всего тебя при виде все новых и новых земных пейзажей! Мы пересекали довольно обширные леса — с сосной и дубом, и даже с лиственницей. Мы мчались по проселкам среди хорошо ухоженных полей, удивляясь бесконечным рядам фруктовых деревьев вдоль дорог. Дальше к югу местность становилась холмистой: ведь где-то чуть дальше — Альпы, главный хребет Европейского континента…

Проходили через поселки все с теми же добротными серо-каменными домами, с окнами до самого конька крыши и с красной черепицей. Заметил я и другого типа дома — их стены как бы сплошь расчерчены резкими красными или коричневыми линиями. Это, как выяснилось, очень интересный, своеобразный стиль. При таком строительстве сначала возводится деревянный каркас, а потом уже все промежутки закладываются кирпичом и штукатурятся, а линейки деревянных брусьев так и остаются на виду. Чрезвычайно любопытные, по-своему нарядные дома! В каждом поселении, как правило, обязательно вонзается в небо острый шпиль кирхи. На железнодорожных разъездах понравились мне угольные брикеты для паровозов и электростанций. Как аккуратные сухарики спрессованы. Сказывают, из бурого угля. Поля и пашни хорошо ухожены, густо зеленеют озими, говорят, немцы много ячменя сеют, для пива в основном, очень уж любят они тянуть свое бир… Леса тоже ухожены, валежник и прочий хлам собран, даже малые сучочки связаны в снопы и сложены в своеобразные стога. Оттого их лес здорово походит на парк.

Немцы в селениях провожают наши грохочущие колонны… Одни задумчиво смотрят нам вслед… Другие приветливо машут руками… Мы их не обижаем, не вмешиваемся в их дела. Ведь мы своим присутствием защищаем их, даем возможность спокойно налаживать жизнь. Даже вот их дороги бережем.

В одном только поселке пьяный — что само по себе редким явлением было в ту пору среди немцев — с кулаками кидался на наши танки. Смешно и жалко выглядел он, этот недобитый.

На большой привал с ночевкой остановились на высоком берегу Эльбы. Ой, как хорошо после многочасового пребывания в жарком железе, как же здорово после этого безмятежно растянуться на зеленой траве и вдыхать, жадно вдыхать чистый запах весны… Лежишь, распластавшись на теплой земле, а тело будто все еще вибрирует вместе с броней, и в ушах все еще стучит дизель, и разные команды врываются в уши из эфира. Но нет, постепенно затихает все, чистый воздух и вечерняя прохлада смывают дневное… А тут еще потянуло из полковой кухни на колесах ароматом истомившихся жирных щей да перловой каши на сале, которую мы все уважительно называли «бронебойкой».

Когда сели ужинать, наш новый товарищ — Володя Якушев, очень смуглый, кавказского типа москвич, мечтательно сказал:

— Э-эх, сейчас бы по махонькой! Говорят, у Гайдукова всегда имеется в загашнике… Где же он?

— Пацанва желторотая… — пренебрежительно огрызнулся тот, с аппетитом хлебая густые щи. — Заруби себе на носу: никакого зелья, никогда в поход не берем. Это — закон. Делу — время, а потехе — час. Понял, танкист?