Без всякой команды вышли они из столовой, а мы глазам своим не верим — половина еды осталась на столах! Едва тронутые тарелки с супом и кашей, огромные куски белого хлеба… Ну, живут!..
Командиры не хотели сажать нас за неубранные столы, но мы будто и не расслышали их окриков — ноги сами невольно отшатнули нас к обильным столам, а руки — стыдно, но не до стыда тут — потянулись к ломтям. Все-таки в нас глубоко еще сидело военное неравнодушие к хлебу, да и в пути мы очень изголодались.
Нам принесли по огромной тарелке жирных щей, с плавающими поверху ошметьями сала. Принесли каши и белые батоны. Ну, братцы, если и дальше так пойдет, ну и служба будет.
Потом нас снова построили и прямо-таки огорошили: дескать, сам полковник, командир полка, лично будет знакомиться с нами. Не бойтесь, предупреждают, это такая у него привычка с войны — каждого нового человека, прибывающего в часть, хоть офицера, хоть солдата, должен он сам увидеть да словом-другим перекинуться.
Построились мы на гулкой дороге из тесаного камня, перед большой казармой, похожей на букву «П». В одних гимнастерках стоим. Тепло.
Полковник не спеша подошел к нам. Еще молодой командир-то, может, и сорока нет. Огромного роста, плотный детина, как только и в танке-то умещается! Остановился он возле правофлангового Пикона. Почти как два близнеца они, ростом-то.
— Добрый солдат вырос. Чем занимался дома?
— Я?.. — Пикон явно растерялся от такого обращения столь высокого начальства. — Охотник я, товарищ полковник…
— Да неужто? — почему-то обрадовался полковник.
— Так точно… — осмелел Пикон. — Дома у нас, в Коми, ба-альшие леса! Сколько помню себя, все с ружьем ходил…
— В штаб его, — коротко подытожил полковник разговор с Пиконом.
У меня отчаянно стучала кровь в висках, горело лицо — очень хотелось мне потолковее ответить полковнику, чтобы он, по всему видать, скорый в решениях, не в самое распоследнее место турнул меня.
— Я в лесу мастером работал… — прерывающимся голосом ответил я на его вопрос. — Лучковкой лес валил… Бригадиром был на сплаве… правого берега…
Пристально вгляделся он в меня синими глазами:
— А здесь, в армии, куда бы желал?
— Вообще-то… поучиться бы надо… — поежился я под его взглядом.
— В учебный батальон, на командира танка, — отрубил полковник.
Сердце мое отчаянно трепыхнулось в груди, хотя не верю я своим ушам.
Герман, приятель мой из Палауза, сказал:
— Тракторист я.
— А хочешь ли водить танки? — спросил полковник. — Но это, брат, тебе не тракторишко в колхозе.
— Хочу, — басом отрубил Герман.
— Тоже в учебный его, на механика-водителя, — приказал полковник.
Потом, слышу, спрашивает Олеша:
— А ты, рыжий молодец, кем хочешь стать в армии?
— Минером, — неожиданно ответил тот.
— Да ну? — полковник удивился. — А ведь при минах-то опасно…
— Риск — благородное дело! — храбрится Олеш.
— Молодец! — похвалил полковник. — В саперный взвод!
Из нас, сысольских, недалеко от Олеша стоял еще Микол. Я навострил уши.
— Я, товарищ полковник, в колхозе был кладовщиком… — с потаенной надеждой в голосе проговорил Микол.
— Все ли колхозное добро промотал? — усмехнулся полковник.
— Никак нет, товарищ полковник! — не растерялся Микол. — У меня ни одно зернышко зря… Даже все крысы с голоду подохли.
Полковник весело засмеялся и, оценив Микола прищуренным глазом, приказал:
— Хозвзвод!
Так мы и разошлись, земляки.
«День добрый, Дина-Диана!
Горячий сердечный привет шлет тебе из далекой Германии твой Федя Мелехин. Да, Дина, уже за границей мы, в самой Германии. Тут все уже цветет, зеленеет, весна приходит сюда много раньше. Говорят, и зимой снег тут мало задерживается, тает быстро. Конечно, сам я этого еще не видел, потому не буду пока распространяться на погодные темы. Но охота мне как можно больше узнать про эту землю — ведь из Германии вышло столько великих людей и отсюда же расползлась по земле коричневая зараза…
Как приехали, сразу же направили меня в учебный батальон, хотят сделать из меня командира танка. А сегодня нас, курсантов, водили на танкодром, смотреть полевые учения наших командиров. Дали понять нам, чем пахнет служба при боевом танке… Говорят, такие учения командир батальона устраивает перед началом каждого нового курса, чтобы не охладели командиры-учителя к боевым машинам. Сам он тоже стреляет из пушки и даже садится за механика-водителя. И другие точно так же… А почти все наши командиры воевали на фронте, на таких же «тридцатьчетверках».
Читать дальше