Василий Шукшин - Охота жить [сборник]

А вечером по реке хорошо слышно. Они уж там, это... – дымочек идет, на ночлег уже они. Но он-то бы не остался, конечно, все равно. Ну, а охота побыть ишшо, ну, думает поди, приплыву, мол, попозже. Ну когда уж я кричу: «Вася!..» – он сразу услышит и зачинает мне свистеть оттуда.

Господи! И так он выговаривает... всяко: то песней, то птицей какой-нибудь – он знал все эти голоса птичьи, как какая птичка свистит. Он зачинает, а я говорю: «Ну он! Васенька наш миленький...» Ближе, ближе так, все ближе, и все он идет, и все насвистывает, насвистывает! – и все ближе, ближе...

Приплывет, я говорю:

– Вася, ну как же так ты, миленький?

– Я бы, мама, приплыл, приплыл... Ну мне охота побыть там. Рыбки там поймали, уху варят...

– Ты не поел?

– Да нет уж, раз пошел, дак...

Господи! И жалко и боюсь. Ну, думаю: «Ить охота тоже ему с ими...»

«А он, знаешь, какой был, Вася? Он смире-е-ный был, маленькой-то. Маня их принесет маме, посодит к печке-то. А Наташка маленькая баловливая была. А он: «Ты не балуйся, ты чо?.. Сядь, сиди, не баловай».

Ух и умный парнишечка был! Бог его знат, как ему далося. Дал ему бог, дал ума. Жизни-то ему не дал, мы все жалеем.

Драться он ни с кем не дрался, не пакостил никаво.

«Васенька, андел мой!» – вот как она его воспитывала. Она вообще не обижала ребятишек. Дети, говорит, невинные. Хоть она за другого выходила, и он, другой-то, Паша, их не обижал тоже. Жили хорошо, и ево убили. К ей из Урожайного приезжал свататься. Она ево даже в избу не запустила: и не заходи, не заходи, нечего делать. Раз, говорит, мне бог дал вдовой жить, буду вдовой жить. Одна буду растить детей (из воспоминаний Анны Сергеевны Козловой, тети Шукшина).

– Помню, как появилась у Васи «болезнь» – увлекся книгами. Всегда у него под ремень в брюках была книга подоткнута. Читал без разбора, подряд. Читал и по ночам: карасину нальет, в картошку фитилечек вставит, под одеялом закроется и почитывает. Ведь, что думаете, – однажды одеяло прожег. Стал неважно учиться, я тогда и вовсе запретила строго-настрого читать. Так нет – стал из школьного шкапа брать тайно от меня. Ох, и помаялась я с ним, не знала уж, что и делать дальше, как отвадить от чтения-то!

«Вася любил участвовать в концертах, они у нас каждую неделю в субботу проходили. Не было такого, чтобы наш класс не приготовился: Вася настаивал, он у нас организатором был» (из воспоминаний Валентины Безменовой, одноклассницы В.Шукшина).

– Потом Васю-то я стала брать с собой в поле: мальчишка есть мальчишка. Помню, скирды складывали допоздна, все в инее, позастывает на нас все, а мы работаем. Вот поэтому, видимо, и обезножели, и сердце больное, и рученьки не слушаются вовсе. А сейчас, вишь как, стог еще не дометан, а все уж домой норовят – часы, вишь ли, вышли у них... Нет, не дело это!

Частенько сельчане мне говорили: «Ну что ты, Мария, генерала, что ль, хочешь вырастить из него?» – «Выше»,– отшучивалась от них я, но сердцем все же чуяла, что генералом не генералом, а человеком он будет настоящим!

Дитенек милый был у меня стройный, как свечечка. А губки-то у Васи моего были вечно бантиком. Редкозубенький мой, уж как он любил и Сростки, и дом наш. Дом стоит вроде маленько на горке, вроде на отшибе. Зеленый, глазастый! Крапивный переулок называется, а номер 31. Мне тут ноне, мил человек, сказывали, что вроде бы музей скоро откроется, а на читки (так Мария Сергеевна называла Шукшинские чтения), говорят, что приедет много миру и друг Васин из Вологды будет – тоже Васей зовут, а фамилия Белов. Большой писатель, мне Вася сказывал, и человек добрый, мой Вася шибко его любил...

Вася помочь мне хотел, дак года три воду возил на «Табачок». «Табачок» – плантация была, а работали там женщины, садили, поливали, рыхлили. Ну, садили много, там сколько гектара, я не знаю, правда, но воды для полива много надо. Ну, вот воду возили. А возщики-то каки? Ребятишки. Но побольше, чем он... А этот маленько мал был, а на конях шибко любил ездить. Просился в ездовые. Не брали – мал. Он тут же ко мне: «Мама, ты, говорит, попроси». Ну я к бригадиру. Он упирался, конечно, попервости-то. Кто, говорит, воду-то ему станет в бочки наливать. Я говорю, он сам нальет по полведерку, ну, кто подсобит, не поедет с пустой бочкой-то. Упросила-таки бригадира, а Вася рад-радехонек. Еще бы! Любили его мужики, правда, любили.