Александр Миронов - Только море вокруг

— Кончилось!

— Что?

— Петсамо это. Так теперь Печенгой и останется!

— Думаешь, не отдадим?

Иглин не ответил, презрительно сплюнул за борт. Вместо его ответа Завкимовский услышал голос незаметно подошедшего Арсентьева:

— Не для того мы здесь кровь проливаем, чтобы отдавать наше. Хватит, попользовались, пора и честь знать.

Петр повел на помполита взглядом, усмехнулся:

— И много ты ее пролил?

Но ирония кочегара не задела Даниила Ивановича. Он ответил спокойно, с глубокой убежденностью в своей правоте:

— Много. Каждая пядь освобожденной земли кровью моего народа полита. Или ты считаешь иначе?

Кочегар выпрямился, хотел ответить что-то резкое, а вместо этого произнес:

— Прости, Даня. Вся душа горит, туда просится.

— Думаешь, у него не горит? — Арсентьев кивнул на Егора Матвеевича. — Или у меня? Да я бы…

И не закончил, махнул рукой, пошел к трапу. А когда поднялся на спардек, услышал, как на мостике теленькнул машинный телеграф.

— Вира якорь!! — донесся оттуда усиленный мегафоном голос капитана.

Шли уже при свете дня, под охраной двух «охотников», а навстречу попадались новые и новые корабли, спешившие на штурм Печенги. Скалистые берега все еще были рядом: бухта растянулась на многие мили, и до выхода из нее оставался немалый путь. Маркевич не без сожаления покидал здешние воды: так и не удалось принять участие в бою. Доставили десантников, выгрузили — и спеши назад за новыми: «Извозчики, — горько думал он, — иначе нас не назовешь». Как понимал он сейчас страстный порыв Иглина, Закимовского, Яблокова, как страстно хотелось и ему самому быть теперь на берегу! А вместо этого — давай, топай, помалу…

Пришел Арсентьев, стал рядом, окинул море беглым взглядом.

— Теперь и без конвоя можно ходить, — сказал он. — Не сунутся.

— Не рано ли в барабаны бить? — скептически улыбнулся капитан. — То-то и нас «большие охотники» сопровождают, и ни одного встречного судна без охраны нет.

Но Арсентьев или не понял или сделал вид, что не понимает намека капитана. Сказал, мотнул головой в сторону приближающегося встречного транспорта под охраной двух тральщиков:

— Этого надо сопровождать, вон сколько народу на нем. А наши конвоиров я бы отправил туда, где они нужнее. Сами дотопаем.

Маркевич не ответил, поднял к глазам бинокль, посмотрел на теперь уже близкий транспорт. Суда расходились правыми бортами, встречный ближе к берегу, и на палубе его виднелись вплотную стоящие один к другому люди в солдатской и матросской одежде, с автоматами на груди. До Печенги оставалось немного и чувствовалось, что десантники готовы к высадке на берег.

Алексей хотел отдать распоряжение — приветствовать транспорт подъемом и быстрым спуском кормового флага, но вздрогнул от громкого, тревожного вскрика на полубаке:

— Слева курсовой сорок пять перископ подводной лодки!

В ту же секунду и Коля Ушеренко возле своего пулемета испуганно закричал:

— Перископ, перископ! Вон торчит!

Маркевич резко повернулся в ту сторону, куда парнишка указывал рукой, и в окулярах бинокля на золотой от солнца воде сразу заплясал черный столбик перископа субмарины. Он не двигался, не рябил воду, а неподвижно замер на одном месте, разглядывая надводные корабли. Алексей на миг окаменел, во рту стало сухо, горло перехватил и сжал тоже готовый сорваться крик. Будто и время остановилось, застыло перед угрозой, нависшей над транспортами. Бросился к машинному телеграфу, успев крикнуть сигнальщику:

— Оповестить корабли!

Он знал: еще мгновение, и вражеская торпеда врежется в борт транспорта с десантниками. Слишком выгодная позиция субмарины: море вокруг залито солнечными лучами, в блеске которых столбик перископа почти неразличим, и враг расчетливо выбирает, а может, и выбрал уже выгодную для себя цель…

Словно в подтверждение этого перископ дернулся, как от толчка, и быстро исчез с поверхности моря.

«Выстрелила!» догадался Маркевич.

И странно: волнение сразу оставило его. Тело налилось упрямой силой, рука намертво сжала ручку машинного телеграфа, мысли работали четко, без заминки. Казалось, он даже видит путь торпеды в толще воды. И поэтому голос капитана прозвучал спокойно и удивительно твердо, когда он приказал Арсентьеву, одновременно переводя стрелку машинного телеграфа на «самый полный вперед»:

— Всех наверх! Шлюпки к спуску! Приготовиться…

Он не договорил: помполит уже понял его замысел командира и вихрем скатился с мостика. Алексей чувствовал, сто наступает последняя минута, но даже и в эту последнюю минуту не раскаивался в том, что спасая транспорт с людьми, подставляет под удар экипаж своего парохода…