Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Матросы ловко окрестили нас «бригадой инвалидов» тире «сборная Бразилии». И вот эта «сборная», одетая в батники, шапки, свитера, валенки и рукавицы — в трюме двадцать пять градусов мороза, — безостановочно бегает С тридцатикилограммовыми коробами мороженой рыбы на плечах. А наверху, у горловины, стоит спортивный штурман Гена и покрикивает на нас. Хорошо ему там! Солнышко светит, ветерком обдувает, куда ни кинь глазом — зеленый океан. Стой да карандашиком отмечай количество поднятых коробов, которые тут же грузовой стрелой передаются на рефрижератор, и рыба исчезает в его необъятной утробе. Там, на огромной базе, — механизация. А вот тут у нас из-за тесноты конвейер в трюме не поставишь и автокар не пустишь.

В морозном тумане бегаем цепочкой, хватаем в дальних углах трюма короба, вскидываем на плечо и трусцой к металлической площадке, опущенной на стропах в горловину. Кинешь тяжелый короб на площадку и бежишь за другим. И если бы только кидать! Надо еще уложить их рядком. Надо кинуть так, чтобы короб точно лег возле другого, впритирку. И так сорок восемь штук.

Шесть рядов по восемь коробов. Один на другой. Верхний ряд выше головы, и приходится вытягивать жилы, чтобы забросить короб наверх. А как только последний ряд уложен, дружно и облегченно орем:

— Вира!

Пока полуторатонный груз идет наверх и пока спускается в трюм следующая порожняя площадка, можно передохнуть—упасть на короба и хватать стылый воздух широко раскрытым ртом. Сердце готово выскочить из груди. Солью покрыты пропотевшие на спине ватники, мороз хватает мокрое лицо, белым куржаком покрываются брови, ресницы, бороды. Как в Сибири зимой, в крещенские морозы.

— На тракторе легче работать, — говорит Мартов.

Он из деревни, тракторист, в армии был шофером, а после демобилизации дружки сманили в рыбаки. Решил сходить в моря, подзаработать на свадьбу. Рейс, два, ну, от силы три. И вот задержался... на одиннадцать лет. Давным-давно женился, уж и дети есть, а все ходит в море и до сих пор удивляется, что стал матросом.

— Едешь на тракторе — поле, жаворонки, цветы медом пахнут, — мечтательно говорит Мартов, срывая сосульки с рыжих усов. Он прислонился спиной к стене коробов, которые нам предстоит перетаскать. Под самый подволок стеночка, а уж какой толщины, сколько рядов этих коробов, никто не знает. — А весной!..

Я тоже вспоминаю родную алтайскую степь, синие горы на окоеме, струящееся марево, клейкие нежно-зеленые листки на березах. И мы, деревенские мальчишки, босоного шпарим за околицу в степное раздолье, на волю вольную. Давно это было, очень давно...

— Работай! — гремит голос ухмана.

Пустая железная площадка уже грохнулась в трюм. И мы снова забегали в морозном чаду, слабо освещенном лампочками: не то в преисподней, не то в парной, только вместо пара мороз, от которого ломит зубы.

Отработали час. Выдержать бы этот бешеный ритм! Первые площадки загружались легко, сил еще было много. Даже в охотку было поразмяться. Но с каждой новой площадкой, с каждым коробом, взваленным на плечо, с каждой минутой чувствую, что выдыхаюсь. А впереди еще три часа! Не свалиться бы.

Сей Сеич тоже на пределе. По лицу его катится крупный пот. Он мог бы у врача взять освобождение от разгрузки, но человек он совестливый и не захотел, чтобы потом на него показывали пальцем. А такие могут найтись. Тот же Дворцов.

— Не робей, ребята! — подбадривает нас Шевчук, почуяв, что наступил перелом. — Впереди у нас баня и кино.

На «Балтийской славе» наш первый помощник разжился новыми фильмами, и после разгрузки будем их крутить.

Начпрод Егорыч, старый морской волк, побывавший во всяких передрягах, подыгрывает комиссару:

— Побанимся, возьмем гармошку и — к девкам в соседнюю деревню. Вот где упаримся! А тут что! Тут — семечки.

И с натугой поднимает тридцатикилограммовый короб. Старый волк тоже устал, но виду не подает. Не устали, пожалуй, только Мишель де Бре и Мартов. Молодые здоровые парни, для них разгрузка — разминка, силу показать да сноровку. Тяжелые короба сами взлетают на плечо. Силен еще и Саня Пушкин. Но этот все хитрит. Снизу старается не поднимать — больше сил надо затратить. И берет сверху. Замечаю это не только я.

— Эй, парень, — усмехается Мишель де Бре, — тебе вот оставили. По блату.

И кивает на короб в нижнем ряду, когда Саня Пушкин было взялся за короб в верхнем. Саня молча исполняет, что ему сказано. Понимает — тут на рожон не лезь, тут быстро рога обломают. Но все равно старается сачкануть, работает с прохладцей. Он поругался со старшим механиком, и тот послал его на разгрузку. «Деду» же в свою очередь влетело от капитана: «Что твои мотористы — дворяне? Почему их нет на разгрузке?»