Анатолий Соболев - Якорей не бросать

— «Катунь» — «Рубину»! «Катунь» — «Рубину»! Штурман Гена подходит к рации.

— «Катунь» слушает.

— Каким курсом лучше идти на южном свале? Прием.

— Норд-вестом. — Гена нахватался знаний рядом с Носачом. — Но там тоже бегать надо. Туда собрались? Прием.

— Да, там поляки ловят, говорят — хорошо.

— Еще Польска не згинела, — говорит кто-то.

— Не згинела, — отвечает «Рубин», — у них поучиться можно.

— Тоня, я на тебя обиделся, ты так и знай. Тоня, ты положила трубку? Прием, — отчаянно звучит мужской голос.

В эфире минутная тишина.

— Я б этой Тоне... — сердито говорит кто-то.

— Прекратить посторонние разговоры на рабочей волне!—снова приказывает какое-то начальство.

Наступает молчание. В рации слышны только шорохи, потрескивания разрядов да сквозь глухой шум забитого эфира пробивается слабое попискивание морзянки. Торопливо, захлебываясь, кто-то спешит оповестить мир о чем-то тревожном. От этого в сердце закрадывается предчувствие недоброго. И вдруг громко, будто совсем рядом, раздается напористый голос:

— «Аметист» — «Ай-Петри»! Прием.

Молчание.

— «Аметист» — «Ай-Петри»! Сколько подняли? Прием.

— Ушел в глубокое подполье, — высказывает кто-то догадку.

— Тоня, ты слышишь меня? Прием.

— Слышу, — недовольно отвечает Тоня.

— Тоня, ты извини меня. Прием.

— Да ты не волнуйся, — говорит невидимая Тоня. — Чего ты волнуешься?

— Весь флот волнуется, — вставляет кто-то.

— Кто там опять говорит! — начальственный голос набирает высоту.

— Все говорят, — дерзят в ответ.

На промысле все на виду, все на слуху. Сейчас весь флот слушает диалог мужчины и женщины, все понимают: происходит серьезное. Кто они? Муж и жена? Влюбленные? Жених и невеста?

— Вот так вот выйдут на разных судах, только по радио и говорят, — вздыхает Ованес. — Вроде и вместе, в море, а на самом деле совсем раздельно.

— Ей-то что! — опять почему-то зло говорит штурман Гена. — А он всухомятку живет.

— Чего ты на нее окрысился? — спрашивает Ованес. — К ней там пристают. Тоже — не мед. Может, она его любит.

— Любит, — иронически усмехается штурман Гена.--Любила бы — так не разговаривала бы. Выйдут в море, а из-за них тут свара начинается. Хуже нет, когда баба на судне.

— Это верно, — соглашается Ованес. — Лучше уж без них,

— Был бы я высокое начальство, я бы категорически запретил брать женщин в море. На военных вон кораблях их нету, — говорит штурман Гена, — и ничего, обходятся.

— Да и не женское это дело — море, — встревает в разговор Володя Днепровский. — И для здоровья плохо, и для семьи, и вообще...

— В море мужчины должны ходить, — поддерживает его Ованес. — Это ты прав.

— Я вот на Охотском море плавал, — вспоминает штурман Гена. — Там краболовы есть. Базы. Женщин на них человек четыреста, если не соврать. Консервы прямо в море делают. А мужчин там—только штурманская служба да механики, ну еще боцманская команда. Сначала какой дурак обрадуется, а потом сидит и ни мур-мур. Первые помощники за один рейс седыми становятся — попробуй-ка удержи в руках такую ораву. Бабы молодые, в соку. А сколько семейных разладов! Жены же знают, на каком судне муж пошел. Нет, страшное дело — женщина в море!

— Плоть — она ведь приказу начальства не подчиняется, — задумчиво произносит Ованес. — Она свое требует.

— Каких только приказов не издавалось по этим краболовам!— говорит штурман Гена. — Я говорю, первые помощники за один рейс седыми становились. Нашему Шевчуку такое и не снилось.

В рации раздается задорный свист.

Это француз. Сейчас они начнут переговариваться, а предварительно свистят. Иногда даже можно понять по интонации свиста, что именно говорят. Один свистит требовательно, вроде бы говорит: «Ты где там пропал, отвечай!» А в ответ спокойный свист, вроде: «Ну чего кричишь, здесь я». И начинается веселая и беззаботная чисто французская перепалка. И хотя языка никто из нас не знает, все же кажется, что мы присутствуем при жизнерадостной и слегка фривольной беседе молодых французов. Кажется, что оба они молоды. Впрочем, здесь, видимо, ошибки нет. На море в основном молодые.

— «Слава», «Слава», ответьте «Керченскому рыбаку»! — требует кто-то из наших.

— Слушаю вас внимательно, — отвечает «Черноморская слава».

— Нам нужна тара. Целлофановые мешки для экспорта и финская тара. Две тысячи штук.

В ответ молчание.

— Так дадите, нет? «Слава»?

— Подходите, дадим.

— Вот спасибо!