Виктор Логинов - К отцу [сборник]

— Так где же я достала… У Пашки Кривобоковой выменяла. Где сейчас достанешь, кроме как у Пашки.

Василий посмотрел на Маняшу, угрюмо ухмыльнулся, но возражать не стал. Маняша увидела, что он налил только два стаканчика. Да она и не ожидала, что мужчины примут ее в компанию.

— Пойду капустки принесу…

— Стойте, Марья Архиповна, стойте! — вдруг сказал Семенов. — Василий Гаврилыч, это что еще такое! Сажай и жену за стол. Где третий стакан? Садитесь, Марья Архиповна. Ну и ну, Василий Гаврилыч, удивил ты меня! Странные у тебя, извини, порядки в доме.

«Ай-яй-яй! — подумала Маняша. — Как же теперь быть?..»

Она посмотрела на Василия. Тот молчал, только по-прежнему ухмылялся.

— Да у меня по хозяйству еще…

— Никаких слов! — возразил Семенов. Он встал, подошел к Маняше, взял ее за руку и усадил на свой стул. И стаканчик свой поближе к ней подвинул. — А ежели ваш муж меня не захочет пригласить, так я и в сторонке постою.

И тут Василий, конечно, сорвался с места, достал из шкафа третий стаканчик, подставил к столу еще один стул.

— Вот это другой вопрос, — одобрительно произнес Семенов, садясь напротив Маняши. — Давайте выпьем за хозяйку этого дома, тем более что у нас, как я погляжу, баранина уже стынет!

— Стынет, стынет, — торопливо подтвердила Маняша, не зная, что сделать, что сказать. — Мне-то поменьше, Матвей Григорьевич. Я-то еще по хозяйству…

— Никакого хозяйства! На ночь-то глядя какое хозяйство? Пить до дна! — Семенов поглядел в свой, только что налитый Василием, стаканчик, спросил: — Ты хорошо спирт разбавил, по норме?

— По норме, по норме. Ну, дай бог, чтобы не последняя!

Семенов чокнулся с Маняшей. Пришлось чокнуться и Василию. Маняша понимала, что муж раздосадован. Да что делать: хозяин здесь Семенов. Василиев начальник, Матвей Григорьевич. Ему поперек слова не возразишь.

«А-а, будь что будет!» — подумала Маняша.

И выпила стаканчик разведенного спирта. Полный стаканчик выпила, до дна. Сперло у нее все внутри, ударили слезы из глаз. Но Маняша отдышалась, утерла слезы, и стало ей жарко и весело.

Семенов с Василием резали, кромсали баранину, она хрустела у них на зубах. Пожевала и Маняша кусочек. Потом сбегала за капустой. И капустка пошла в ход.

Семенов взял бутылку, еще налил по стаканчику.

— За кого бы это нам выпить? Ну, пожалуй, выпьем за вторую женщину. — Семенов посмотрел на истерзанный кусок баранины. — Вот за нее, за…

— За Пашку Кривобокову. За Павлу Александровну, — подсказала Маняша.

— Вот именно.

— И за вашу жену, Матвей Григорьевич, — еще подсказала Маняша.

— Да, это точно. Это вы правильно отметили, Марья Архиповна. За всех женщин, то есть за всех до единой, за наших жен, матерей, сестер! Ваше здоровье, Марья Архиповна!

Маняша выпила еще стаканчик. Так-таки легко выпила и не поморщилась даже. И удивилась про себя, что так легко пьет, наравне с мужиками, как приученная. Вроде бы даже не к добру.

Удивилась Маняша, но выводов для себя никаких не сделала. Вместо этого захотелось ей поговорить о Пашке Кривобоковой. Про крестик, про этот н е г л и ж е ее.

— А Пашка-то, — сказала Маняша, весело глядя на Семенова, — Павла Александровна наша, она вроде верующая оказалась. Удивительно для меня это! Прихожу я к ней… ну за этой едой… вот… а на ней неглиже висит! На золотой цепочке!

— Что, что? — спросил Семенов и посмотрел на Маняшу как-то оторопело.

— Я говорю, крест на ней… этот самый неглиже висит на золотой цепочке, — повторила Маняша.

Семенов и вилку на стол положил.

— Вы тут ошибаетесь, Марья Архиповна, — сказал. — Крест это крест, а что касается н е г л и ж е, то это, извините за нескромность, будет голая женщина. То есть в чем мать родила, это и есть неглиже.

— Дура! — сказал Василий, расхохотавшись. — Дура! Что ты надумала такое? Уж молчала бы!

Маняша и сама поняла, что надо бы помалкивать, да было уже поздно. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Марья Архиповна ошиблась, — сказал Семенов и посмотрел на Василия неодобрительно. — Она не то хотела выразить. Я и сам…

Семенов о чем-то начал рассказывать. Про какой-то случай из своей жизни, надо полагать. Маняша плохо его слушала. Не до этого ей было. С Пашкиным крестиком — с неглижом этим — совсем она попала впросак!

Но Семенов загладил неловкость, и все пошло бы по-старому, если бы не младший. Маняша думала, что он уснул давно, а он, видно, притворился спящим. И в самый разгар веселья, когда Семенов уже песню задумывал затянуть и Маняшу подбивал на это, младший как раз и заявился. Маняша даже и не заметила, когда он в комнату вошел. Голоса не подал — и прямо к Семенову.