Виктор Логинов - К отцу [сборник]

— Да вот, Павла Александровна… кабы знала раньше… А то сунулась в банку… оно лежит.

— Почаще в банку соваться надо, — посоветовала Пашка. — Давай, что ли, определю стоимость по номиналу. Если, конечно, не медяшка какая-нибудь.

— Посмотри, Павла Александровна… тебе лучше знать.

И Маняша протянула Пашке колечко.

— Нет, золото, — сразу определила деловая женщина. — Старое, червонное. А вот камешек…

— Да уж чего там камешек, — обрадованная, сказала Маняша. — Ты, Паша, золото посчитай, а камешек… может, стеклянный он.

— Может, и стеклянный, — удивленно посмотрев на Маняшу, согласилась Пашка. — Подделка есть такая, что сам ювелир от настоящего и то не отличит. — Тут Пашка задумалась. — Погоди, — сказала, — я в лупу твое кольцо рассмотрю.

— В лупу?..

— Да. Лупа — это увеличительное стекло.

— Рассмотри, рассмотри, Паша… чего ж…

Нагнувшись, Пашка открыла сундучок, стоявший на полу. Маняша стыдливо отвернулась. Комбинация у Пашки выше колен — и хоть бы что. Бесстыжий-то человек и дома, как в бане…

Найдя, что было нужно, Пашка подошла к окну, приставила к глазу круглое стеклышко в черной оправе и сквозь него долго рассматривала Маняшино колечко.

— Проба… — тихо говорила она. — Все на месте… А вот камень… камень…

— Что, Паша, выходит по-твоему? — утомленная ожиданием, не вытерпела Маняша.

— Сейчас, — сказала Пашка и, последний раз взглянув через свою лупу на кольцо, отошла от окна и села на кровать. — Слушай, Маняша. Ты знаешь цену своему кольцу?

— Да ведь, Паша…

— Ну что ты, к примеру, за него просишь?

— Что прошу… По совести, Паша.

— По совести! — усмехнулась Пашка. — Так ведь совесть-то у людей разная. У тебя одна, у меня другая, у моего начальника третья. Совесть-то, понимаешь, не расценишь по номиналу.

— Кольцо-то золотое, — напомнила Маняша.

— Да золотое. Золото хорошее, лучшей пробы, — согласилась Пашка. — Цену золоту я знаю. Но камешек… Может, это бриллиант?

— Может, и бриллиант.

— А если нет?

— Так ведь я за него и не прошу, — сказала Маняша. — Расцени золото, Павла Александровна, а камешек — плюнь на него.

— Но ты не боишься, что я тебя обижу?

«Конечно, обидишь», — подумала Маняша, но вслух сказала:

— Ты уж смотри, чтобы по-соседски, Павла Александровна…

— Ладно, — решила Пашка. — В камнях-то я не сведущая, но насчет бриллианта… не похоже вроде. Могу тебе его вынуть.

— Да зачем же, Паша?..

— Как хочешь. Камешек не покупаю, а за золото расплачусь по-соседски, не обижу.

— Защитай и котлеты с лапшой.

— Ну вот так. Две буханки хлеба. Десять порций борща или супа на масле. Десять порций лапши на масле.

— Мясца бы…

— И мяса, конечно. — Пашка подумала, подбрасывая колечко на ладони. — Порции и хлеб — я этим отоварю тебя до нового года. А мяса сейчас дам. Как раз принесла сегодня кусок.

«Хоть бы побольше дала!» — подумала Маняша.

Но она не ожидала, что Пашка протянет ей заднюю баранью ногу — окорок, покрытый желтыми пятнами жира.

— Здесь два с половиной кило. Для себя припасла. Какая была бы жареха, если бы ты со своим кольцом не подсунулась! На, бери, пока я добрая. Может, много даю, да все равно. Я тебя в беде не оставлю, и ты меня тоже, если что случится.

Маняша бежала домой, радуясь и удивляясь Пашкиной щедрости. Вот тебе и колечко, не простое, а золотое! В кошелке (и кошелку дала на время Пашка) бараний окорок и полбуханки хлеба. Полторы буханки да десять обедов еще в запасе. Все мясцо Василий с товарищем съедят (бог с ними!), а лапшичка да борщ на масле детям достанется. Лапша масленая, жирная. Маняша помнит, как ел ее Василий. Облизал тарелку и ладонью рот вытер. Хорошо, да мало! От такой лапши дети веселыми будут. Ну, Пашка, молодец баба! Два с половиной кило мяса отвалила и глазом не моргнула. Как не сказать такой спасибо! А все меньшой. Кабы не он, так и лежало бы колечко в банке. Без толку бы век провалялось. Вот оно, какое дело.

Очень радостный, светлый был тот день для Маняши.

Вечером у Маняши был пир горой.

Хоть Василий и говорил, что Маняша должна знать Семенова, она его не помнила. Много разного народа перебывало в гостях у Василия. И в Некоузе. И на станции Ундол. И в Собинке. Да и здесь, перед войной. Дорожные мастера, десятники, прорабы, строители мостов, а то и просто какие-то люди из района. Всех Василий угощал, всем старался угодить. «Нужный, мол, человек, надо, чтобы помнил». А нужный ли он, гость, был — Маняша не знала. Да и знать ей было вроде бы не положено. Сварить, приготовить, поставить на стол, постелить постель — вот ее обязанности. Это она и делала всю жизнь. Да еще детей исправно рожала. Пятерых родила, один помер. Шестеро было бы.