Александр Апасов - Разгуляй

— Между прочим, я всегда обращаю внимание на фасады зданий. Даже у дореволюционных доходных домов, которые, наверное, можно назвать предшественниками нашей строительной индустрии, всегда есть какие-то ненавязчивые отличия в оформлении. И каждый из них создает какое-то определенное настроение. Правда?

— Разумеется. Вот черемушкинские коробочки ассоциируются у меня с пчелиными сотами, а не с человечьим жильем — окошки, окошки, окошки. Духа живого не ощущается в них, сплошная схема, чертеж — «без божества, без вдохновенья». И здесь я начинаю понимать, почему расформировали Академию архитектуры. Удивляюсь, почему еще до сих пор строительно-конструкторская корпорация людей именуется творческим союзом…

— А может, это связано с тем, что градостроительство перешло на индустриальные методы? Ведь требуется очень много жилья.

— Не знаю, каким словом можно определить эти методы, но я хочу, чтобы мой город сохранил свое историческое своеобразие и чтобы наша эпоха не предстала перед потомками безликой или уродливой. Я хочу, чтобы мой город, отстраиваясь, ориентировался бы не на временные поветрия — то, что сегодня считается, так сказать, модным и современным, а на живые национальные традиции, в которых основными критериями были бы законы красоты. Когда человек надевает то, что сегодня считается модным, он заведомо знает, что будет носить эту одежду один, от силы два сезона. Кроме того, как он одет, касается, прежде всего, его самого. Но архитектор строит не на один-два сезона и строит не для себя. Своим сооружением он оставляет память об эпохе. Ведь, допустим, ту или иную когда-то модную книгу люди могут просто забыть, картину — отнести в запасник, музыку — не исполнить в Большом зале консерватории. Но поставленное безликое или уродливое здание будет служить немым или кричащим упреком времени, эпохе — нам, ныне живущим.

— А как вы себе тогда представляете решение жилищной проблемы? Ведь люди хотят скорее переселиться в отдельные, удобные квартиры.

— Конечно, я понимаю, что здесь корень вопроса: бурный рост городов, удешевление производства, перевод строительства на поток. Все это так. Но вот, допустим, в своем личном бюджете человек стремится одеться получше и тоже с наименьшими затратами. И он ведь как-то исхитряется, что-то кумекает. Наверное, можно так же покумекать и в одежде наших городов. Ведь рост их не вдруг начался, есть здесь своя динамика. Для девятнадцатого и особенно для двадцатого века проблема городского расселения всегда стояла довольно остро. И хоть черепашьими шагами, хоть с известными социальными перекосами, но она все же решалась, в основном без ущерба для городского ландшафта. Здания старались вписать в окружающую среду. А ведь в конце девятнадцатого — начале двадцатого века строительство велось, как вы точно подметили, индустриальным методом. Возьмите хотя бы дома, построенные акционерным обществом «Россия». Там было четкое разделение труда: кто-то формировал внешний облик здания, а кто-то выполнял инженерно-конструкторские работы — планировка, расчеты, строительные материалы и прочее. Наверное, и в наших архитектурных мастерских существует узкая специализация. Но почему-то при всем при том на свет божий появляются сплошь близнецы, которых могут отличить друг от друга разве что их «родители» — да и то по месту расположения.

— Но прежде строительство определялось десятками, а теперь сотнями, даже тысячами зданий. Застраиваются целые районы.

— Но и архитекторов тогда было — раз, два и обчелся. А сейчас их выпуск как и строительство, поставлен на поток. И то, что застройка идет, так сказать, оптом и в розницу, как раз и должно стимулировать поиск, разнообразие стилевых приемов. Ведь слово «зодчий» происходит от «здати» — созидать, «здатель» — создатель, «зиждительный» — творческий. А творчество начинается там, где человек отходит от общего шаблона. Я понимаю, что масштабы нашего строительства нельзя сравнить ни с каким временем, ни с какой другой страной. Оно и понятно, ибо единственной и конечной целью нашего строя является постоянное улучшение условий жизни и быта самых широких слоев населения. На нас смотрят, на нас равняются. И каждый наш просчет — будь то головотяпство, злоупотребление или же профессиональная несостоятельность — раздувается нашими недругами в широковещательную пропагандистскую кампанию. Да и не только из-за каких-то заведомых недоброжелателей, ради самих себя, ради нашего будущего, ради поступательности нашего движения мы не имеем права ошибаться. Говорят: одна голова хорошо, а две — лучше. Но у нас коллективный разум — разум широкого и открытого обсуждения того, что мы делаем и свершаем. Поэтому, если возникающие в нашей жизни проблемы будут обретать свою широкую гласность, мы всегда сможем их решить быстрее и оптимальнее.